Отсюда и та растерянность, которая охватила вдруг творцов будущей грандиозной демонстрации, когда их захватили en flagrant délit их лихорадочно ведомых приготовлений и когда им был поставлен категорический и бесповоротный ультиматум съезда.
«Je ne sais pas, où je vais, mais j’y vais résolument». «Я не знаю сам, куда я иду, но я иду туда решительно». Эту старую фразу новые организаторы демонстрации могли с полным правом применить к самим себе.
Конечно, когда большевизм идет на поводу у анархизма и на подмогу ему, невольно приходится помнить слова: «не ведают бо, что творят». Но это - прямое последствие того, что большевизм был не верен сам себе. И это исключительно потому, что большевизм оказался в слабом и жалком меньшинстве в тот самый критический, переходный революционный момент, мыслью о котором он жил и к которому готовился.
Все свои типические черты большевизм мог бы обнаружить и развернуть, лишь овладевши властью, лишь создавши диктатуру. Только себя он считал на это способным, только себя - до революции - он считал единственным истинным и законным представителем пролетариата. И вдруг оказалось, что он объединяет лишь самую незначительную часть этого пролетариата, что он осужден быть вовсе не ответственным творцом народной революционной власти, а лишь безответственным зрителем чужого творчества.
Это для большевизма было непереносно. И вот он стал действовать - неизбежно вопреки всему своему духу всей своей программе. Он, распинавшийся всегда за твердую власть, за диктатуру во время революционного периода, начал систематически только и делать, что подрывать эту власть. Он, который должен был бы прочно связывать и дисциплинировать массы, должен был поддерживать накаливание атмосферы, превращавшее массы в тревожное, беспокойное, бесформенное целое, которое все время «ходенем ходит». Он, принципиальный сторонник централизации, должен был опираться на все децентрализаторские и дезорганизаторские попытки провозглашения локальной автономии обособленных революционных республик. Словом, он, в атмосфере всероссийской разрухи, делал все то, на что он - будь власть в его собственных руках - ответил бы, согласно традициям якобинства и бланкизма, самыми решительными и крутыми революционными репрессиями.
Эта позиция глубоко антипринципиальна. Она узко своекорыстна. От нее веет властолюбием фанатиков, слепо убежденных в чудодейственной спасительности власти, когда она попадает в «настоящие», т. е. их собственные, руки. Эта политика ультрафракционна, проникнута упрямым групповым эгоизмом и чувством безответственности. Безнадежная, потому что не систематическим подрыванием чужой созидательной деятельности докажешь в такой трагический момент собственную способность к ней, она обречена на бесплодие, на голое отрицание, на разрушение. И это в то самое время, когда в России процессы «собирания земли» так еще отстают от процессов развала и распада, угрожая затопить всю революцию в каком-то первозданном хаосе! Вот почему вся деятельность, вся тактика большевизма, вопреки его собственной теоретической природе, оказалась тактикой глубоко анархиствующей. И не случайность поэтому то совпадение, по которому начатое анархистами движение столь легко и просто наследуется большевиками, не случайность - их взаимная поддержка, не случайность - и тот «экзосмос и эндосмос», который наблюдается все чаще и чаще между кадрами анархизма и кадрами большевизма. Нет, это - не случайность. Это - историческое reductio ad absurdum. Это - Немезида истории.
Дело Народа. 1917, 13 июня. № 73.
Николаевский Б.И. К ДЕЛУ МАЛИНОВСКОГО
Опубликованное вчера в ряде газет сообщение Врем[енного] прав[ительства] по делу Малиновского, несомненно, должно привлечь к себе внимание многих. Нам еще придется к нему вернуться. Пока же мы не можем не остановиться на одном моменте - роли г-на Родзянко в этом деле.
Оказывается, что Родзянко в 1914 году после знаменитой обструкции узнал от Джунковского про провокаторскую роль Малиновского и добился его удаления из Гос[ударственной] думы. Последнее, конечно, хорошо.
Но какое имел право г. Родзянко скрыть самый факт провокаторства Малиновского от Гос[ударственной] думы? От общества? А ведь он не только скрыл, он на ребром поставленный ему двумя представителями фракции с[оциал]-д[емократов] и трудовиков вопрос категорически заявил, что о провокаторстве Малиновского он ничего не знает.