Бесспорно, царица была большой патриоткой России, однако удивительным образом даже ее патриотические инициативы воспринимались порой негативно. Это было связано, в частности, с тем, что изменился культурный контекст.
В начале Первой мировой войны образ сестры милосердия в российской пропаганде и в российском искусстве был символом мобилизующейся нации. Сестра милосердия – русская женщина, которая выполняет свой патриотический и христианский долг. Но постепенно ситуация изменилась. Сестру милосердия все чаще воспринимали как символ разгульного тыла, лихачества и даже разврата. Ходила такая поговорка: «Японскую войну господа офицеры пропили, а эту с сестрами милосердия прогуляли». Некоторые профессиональные проститутки одевались в костюмы сестер милосердия – считалось, что это привлекает клиентов. В таком контексте многочисленные почтовые открытки и плакаты, на которых императрица и ее старшие дочери были изображены в форме сестер милосердия, могли восприниматься совершенно не так, как задумывалось, и подтверждали самые невероятные и несправедливые слухи, в том числе о близости царицы с Распутиным.
Про Александру Федоровну говорили и другое – что она приобрела слишком большую власть над царем. Николай II в таких слухах представал зомбированным существом, подкаблучником, которым манипулируют царица и так называемая немецкая партия. Действительно, в годы Первой мировой войны реальное влияние Александры Федоровны несколько возросло. Это видно даже по переписке царя и царицы: она дает ему политические советы, и иногда их взгляды совпадают. Тем не менее слухи о ее влиянии были фантастически преувеличенны.
В некоторых слухах императрица изображалась прогерманским политическим деятелем, иногда сторонницей сепаратного мира, а бывало и вовсе германским агентом влияния. Говорили даже, что в царском дворце расположена радиотелеграфная станция, которая передает секретную информацию в Германию, – и этим объясняются поражения русской армии на фронте. После революции эту телеграфную станцию пытались найти, но, конечно, безрезультатно.
Слухам верило так много людей, что уже не имело значения, насколько они правдивы. Слухи распространялись не только необразованным населением, но и дипломатами, офицерами Генерального штаба и императорской гвардии.
Кто же придумывал слухи? Обычно у слухов не один автор, а много. Иногда говорят, что слухи намеренно распространял противник – действительно, в годы Первой мировой войны этим занимались все воюющие державы. Или что источниками слухов были различные оппозиционные организации, которые хотели таким образом дискредитировать монархию – возможно, в определенных случаях так и было. Но некоторые слухи появлялись снизу, они напоминали фольклорные сказания, анекдоты и не распространялись ни в каких других слоях общества. Интересно, что в делах об оскорблении царской семьи, заведенных на неграмотных или малограмотных крестьян, есть упоминания вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Но в слухах, формировавшихся в интеллигентных кругах, ее имя практически никогда не встречается. Слухи возникали по разным причинам, на разном уровне и по разным образцам. А распространению самых невероятных слухов способствовала атмосфера Первой мировой войны – атмосфера шпиономании и германофобии.
Немалую роль в распространении слухов о шпионах сыграла Ставка Верховного главнокомандующего. В 1915 году в результате расследования, инициированного командованием Северо-Западного фронта и поддержанного Ставкой, был арестован, обвинен в измене, осужден и довольно быстро – даже подозрительно быстро – казнен офицер Мясоедов, ранее служивший в жандармерии, а в годы Первой мировой оказавшийся в военной разведке. Были арестованы и связанные с ним люди, нескольких из них потом казнили. Сейчас историки установили, что для такого обвинения и тем более для такого приговора реальных оснований не было. Мясоедов должен был стать козлом отпущения: изменой можно было объяснить поражения русской армии. После этого дела шпиономания и ксенофобия стали распространяться по стране еще быстрее.
Слухи поползли наверх: обвиняли уже не только отдельных офицеров, но и военного министра Владимира Сухомлинова. Его сняли с должности, назначили следствие, арестовали. Царь понимал, что в вину Сухомлинову можно было вменить разве что халатность, но никак не измену Родине, и свидетельства против него были явно сфабрикованы. Он изменил Сухомлинову меру пресечения на домашний арест, и это лишь подогрело слухи – теперь уже в измене стали обвинять не только генералов, не только бывшего военного министра, но и самого царя.