Из поданных сегодня к столу лондонских известий интереса заслуживало лишь одно. Выдержанные в траурных тонах подробности гибели военного министра Великобритании фельдмаршала Горация Китченера.
История со взрывом крейсера «Хемпшир» шестого июня сразу привлекла внимание сэра Уинсли. Несколько строчек скупо сообщали британцам: «Хемпшир» затонул в прямой видимости скалистого берега, у команды практически не оставалось шансов на спасение: сильная волна вынудила корабли сопровождения повернуть назад. В живых остались двенадцать моряков, которые доставлены для дачи показаний, завершала статья «Дейли телеграф» от седьмого июля. «Морнинг» и «Таймс» были и того лаконичней.
Почти три недели спустя «Дейли» разродилась подробностями: водолазы осмотрели корабль и обнаружили значительные повреждения корпуса ниже ватерлинии. Двадцатидюймовая броня взрезана подводным взрывом.
Перевернув последнюю страницу, Уинсли зацепился взглядом за короткую заметку. Несмотря на ходатайства о снисхождении к сэру Роджеру Дэвиду Кейсменту, апелляция по смертному приговору отклонена. «Акт об измене» признан применимым, создатель военной организации «Ирландские добровольцы» будет лишен рыцарства и повешен за саботаж и шпионаж против британской короны.
Уинсли нахмурился. Двадцать четвертого апреля случилось немыслимое. В светлый праздник Воскресения Христова ирландцы вышли на улицы Дублина и провозгласили Ирландскую республику.
Пользуясь имеющимся влиянием и давними знакомствами, сэр Уинсли задал несколько наводящих вопросов в секретной службе. Там ему подтвердили — пьяный бунт может затянуться и шагнуть дальше предместий Дублина. Посоветовали избегать светских сборищ и крупных мероприятий, а еще лучше — на время покинуть Лондон, перебраться в поместье и выдать прислуге оружие.
Уинсли спешно уехал в Эшли и принялся выуживать информацию из газет. Невнятное чувство скрытой угрозы было сродни голоду, ворочалось и ныло где-то в районе желудка. Лишало покоя. Сосало под ложечкой. Изматывало.
Три месяца назад газетные статьи расставили все на свои места в деле Пасхального восстания, и ощущение недосказанности и потаенной угрозы прошло. Сегодня оно вернулось. Вместе с подробностями о гибели крейсера «Хемпшир».
Уинсли отодвинул газету, как пустую тарелку. Вторая статья о гибели фельдмаршала Китченера оставила дурное послевкусие — еще больше, чем первая. Захотелось перебить неприятный душок — сэр Уинсли кончиками пальцев подтянул к себе блюдо с корреспонденцией.
Писем было два. Первое заставило Уинсли-старшего непроизвольно скривиться. На лимонно-желтом конверте он сразу распознал почерк внука. Малыш Артур отчего-то до сих пор думал, что деду интересны его фронтовые будни, но тот запихнул нераспечатанный конверт в ящик стола. Старина Хоуп прочтет его позже и доложит хозяину, если у мальчишки и впрямь случилось что-то интересное. Второе письмо отливало кремовой начинкой десерта. Отправителем значилось Британское общество любителей крикета.
Сэр Уинсли снял с подставки письменного прибора нож для бумаг и неспешно вскрыл конверт. Пропустив витиеватую преамбулу, он перешел к сути. Общество любителей крикета приглашало его в Глостер на торжественную поминальную трапезу в честь годовщины смерти Уильяма Гилберта Грейса. Отдать дань его светлой памяти, а что вернее — пару сотен фунтов на развитие этого благородного спорта. Уинсли пробежался по списку приглашенных, отметив не без удовольствия десяток членов парламента и высших чинов военного министерства, и отложил письмо.
При всем уважении к почившему легендарному подающему ехать Уинсли не хотелось — слишком живо еще звучал голос агента секретной службы, напоминающий об ирландской угрозе: «Попомните мои слова, сэр! Эти бунтовщики еще попортят нам крови. Им не хватает не только винтовок, но и чести. Динамит и бомбы могут стать их главным оружием!»
Уинсли решил принести соболезнования вдове Вилли Грейса лично, а чек отправить по почте, приложив его к письму с вежливым отказом, ссылаясь на простуду, которая в такую погоду никого бы не удивила.
Мысли о погоде заставили сэра Уинсли поежиться. Сегодняшнее утро опять выдалось хмурым, от окна тянуло сыростью, и во время чтения Уинсли кутался в плед, ожидая, пока разгорится камин. Глядя на языки пламени, он не заметил, как погрузился в раздумья.