— Флора! — В мозгу Барни внезапно вспыхнул свет озарения: одна мысль, невероятная и нелепая. Он с интересом посмотрел на жену, а потом опять на сцепившиеся мохнатые комки. — Флора! Они не дерутся! Они занимаются любовью!
Флора моргнула наполненными слезами глазами, с тревогой посмотрев на овупов. Меньший как раз вцепился когтями в мордочку большого.
— Чушь! — отрезала она.
— Нет, нет, посмотри на них! — Глаза Барни засветились, и он мигом пересек комнату, оказавшись рядом с женой.
— Вставай! — приказал он.
Флора дважды моргнула.
— Не встану!
Барни быстро протянул руку, схватил ее за запястье и рывком поднял на ноги. Прежде чем она успела что-либо сделать, он свирепо сгреб ее в объятия и крепко прижался губами к ее рту. Она попыталась взвизгнуть сквозь поцелуй, выкручиваясь и отталкивая его.
— Барни, немедленно прекрати это!
— Заткнись!
Твердость его голоса остановила ее, почти напугав.
— Сейчас ты сядешь, — взволнованно прошептал Барни, — а потом поцелуешь меня, прямо здесь, на кушетке. И будь любезна заткнуться, пока делаешь это!
Ошеломленная Флора села, а Барни уселся рядом с ней и снова сжал в объятиях.
— Барни…
На долгий миг в гостиной наступила тишина. Затем она воцарилась на еще более значительное время.
— Барни, — теперь голос ее смягчился, да и выражение лица тоже. Оно стало милее, чем Барни видывал долгое время. Он снова поцеловал ее, совершенно забыв про овупов. — Барни, мы уже давно не целовались на кушетке.
— Умммммммммммммм.
— Слишком давно.
— Да, Флора.
— Нам следует… Может попробуем заниматься этим почаще?
Звук, странный звук. Они с трудом оторвались друг от друга и увидели сердито вылупившихся на них двух овупов — овупов, забывших о драке и теперь пятившихся от них прочь, сгорбившихся и дрожащих от ужаса.
Внезапно овупы повернулись и стремглав выскочили за дверь.
— Ты окончательно рехнулся, — заявил несчастный Хьюго Мартин. — Ты не понимаешь, что говоришь. Ты сошел с ума. И если ты думаешь, что я проглочу эту чепуху… — он нервно сглотнул, встряхнув двойным подбородком, — то ты вдвойне сумасшедший.
Толстяк проковылял обратно к столу, пылая побагровевшим лицом. Барни лишь непринужденно улыбался в ответ. Его худощавый подбородок был гладко выбрит, а глаза довольно поблескивали.
— Я не ошибаюсь, Хьюго. Я все-таки нашел рецепт. Он может показаться нелепым, но ведь все это дело — сплошная нелепость. Моя идея сработает, ставлю на это свое жалованье!
Барни уселся в кресло напротив клетки с овупом, стараясь не облокачиваться на укушенную руку.
— Давай взглянем на это так, — предложил он. — Что делали люди всякий раз, когда переселялись в новые края? Они приспосабливались к новой среде обитания? Пытались «отуземиться», действительно стать такими, как открытые ими народы? Пытались вписаться в местную экономику и культуру? Никогда! Куда бы они ни переселялись — в Индию, в Африку, в Китай, повсюду повторялась одна и та же, старая, как мир, история. Люди пытались преобразовать среду обитания под свой вкус, пытались сделать ее похожей на обстановку, как у себя на родине. Температуру, обычаи, культуру. Последнее, что могло прийти им в голову, — это изменить свои культурные традиции в соответствии с чуждой культурной средой. А если они понимали, что новая среда не поддается изменениям, враждебна и неизменно чужда, они всегда убирались восвояси.
— Но овупы! — нетерпеливо перебил Мартин. — Не понимаю, какое это имеет отношение к…
— Прямое, — перебил Барни. — Овупы прибыли с другой планеты, из другого мира. Они разумны, это факт, и культура у них тоже есть — впрочем, довольно скверная культура. У людей глубинная культура основана на мире и семейной любви — древний знак протянутой руки, гласящий: «У меня нет оружия». Человек, как правило, стремится жить в мире, без забот, и берет этот мир с собой в чужие страны. А там, где эти страны слишком враждебны, слишком неприятны ему, он в конечном итоге уезжает домой несолоно хлебавши.
И все же в другом мире — в мире овупов — культура может базироваться на совершенно иной концепции. Концепции, нетерпимой для людей. Она, представь, основана вовсе не на мире. Она основана на ненависти. Чистой, богатой, зрелой, интенсивной ненависти.
У Мартина расширились глаза.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что они ненавидят друг друга и всех остальных. Ненависть — их жизненная сила, фундамент их моральных ценностей. Они живут, едят, спят и умирают с ненавистью в каждой мысли. Мысль о доброте и любви для них непостижима, невероятна, страшна и чужда. Они прибыли сюда, не имея ни малейшего представления об абстрактной концепции любви, и ожидали найти здесь ту же ненависть. А обнаружили то, что было для них ненавистным и враждебным — культуру, основанную на любви и мире. Но овупы увидели или каким-то образом почувствовали, что люди при определенных обстоятельствах способны к ненависти, а им только это и требовалось. Этим созданиям нужно было просто малость изменить обстановку, вот и все. Они хотели только одного — чтобы их ненавидели!