Потрясенный, я сказал:
— Я думал, вы уже разобрались.
— Насчет вас у меня нет никаких сомнений, — она снова улыбнулась. — Но решение должно быть официальным. Я скоро вернусь, Кит.
И не успел я ее остановить, как она закрыла дверь и щелкнула замком.
Я прошел по пыльному полу и сел на стул. Пусть даже ее ужасная история — правда, мне нечего бояться, потому что я живой. Мой взгляд упал на кровать. Не похоже, чтобы ей пользовались. Матрац тоже зарос плесенью и испускал запах разложения. И как она на нем спит?
Потом мне захотелось заглянуть в ящики туалетного столика, но воспитание не позволило мне это сделать. Ладно, скоро придут члены Совета. Кто-нибудь из них прижмет пальцы к моей сонной артерии, проверит пульс, и все убедятся, что я живой!
Я отогнал эту мысль. Я трезвый, здравомыслящий и благоразумный человек, а трезвые, здравомыслящие и благоразумные люди не верят в воскрешение. Особенно в мировом масштабе.
Мало ли что болтает какая-то сумасшедшая.
Я пододвинул стул к открытому окну и сел, сложив локти на подоконник. Окно было на восточной стороне здания, но выходило не во двор, а на еще одну улицу, которую тоже заполняли люди. Тень от здания сгущала ранние сумерки, и люди внизу блуждали в призрачном сумеречном свете.
Почему никто из них не идет домой ужинать?
Мысль о еде пробудила аппетит и напомнила о жажде. Элизабет вернется с членами совета, и я тут же потребую еды и воды.
Здания через улицу были не такие высокие, как то, в котором находился я. В окнах я разглядел людей. Некоторые просто стояли у окна, другие перегибались через подоконник и смотрели на улицу.
Интересно, люди здесь чем-нибудь занимаются?
Я поднял взгляд. Оказалось, отсюда была видна часть равнины. Я ожидал, что увижу еще одно кладбище или продолжение первого, но нет. Там было море палаток, тысячи и тысячи. Они тянулись до самого горизонта. Возле ближних палаток сновали люди.
Я долго сидел и смотрел на темнеющую равнину. Когда я снова опустил взгляд, оказалось, на улице уже темно и люди там зажгли факелы. В окнах через дорогу мерцали свечи. Невозможно поверить, что в городе, даже полуразрушенном, нет электричества! Я наощупь подошел ко входу и пошарил по стене по обе стороны от двери. Выключателя не было.
Тогда я вспомнил, что не видел ни одного уличного фонаря, а в комнате — ни одного светильника. Значит, электричество заменила более продвинутая форма освещения. Но почему она не работает?
Окно из-за света уличных факелов вырисовывалось бледным прямоугольником в темноте. Я вернулся к нему, снова сел на стул и стал смотреть на людей на улице. Иногда кто-нибудь из них задирал голову. Несмотря на большое расстояние и слабое освещение, я стал замечать, что их лица выглядят как-то странно. Потом мой взгляд снова вернулся к дому напротив. Один из тех, кто маячил в окне, наверное, почувствовал, что я гляжу на него, и посмотрел на меня. Его глаза горели дырами в черепе, лица у него не было.
Часть людей на улице затянула песню. Я узнал мелодию. Слова, которые они пели с таким ярым остервенением, я помнил с детства:
Наконец все осознав, я учуял запах гниющей плоти.
И услышал шаги в коридоре.
Путешественник во времени помолчал и продолжил:
— Несомненно, если вы до сих пор верили всему, что я рассказал, то вы задаетесь вопросом: как я мог не заметить, что пришел в город мертвых? Или как я мог, если на то пошло, с первого взгляда не понять, что Элизабет по-настоящему не жива? Ответ прост: днем мертвые живы. Только с наступлением ночи их фальшивая плоть исчезает.
Я ошибался. Это не живые похоронили мертвых, как я думал. Это мертвые похоронили живых. Разве могли живые выиграть так называемую битву при Армагеддоне? Ведь враги, которых они пытались убить, уже были мертвы!
Но почему они похоронили людей с такой педантичностью? И почему так заботливо ухаживали за могилами? Почему, избавившись от всех машин, сохранили автоматическую газонокосилку?
Ответ прост: мертвые почитают мертвых.
И ненавидят живых. Члены Совета, которые стояли за дверью, не собирались проверять мой пульс. Им достаточно будет одного взгляда, чтобы все понять. Обнаружив, что я не мертвый, они сразу избавят меня от этого недостатка.
Дверь открылась, и я увидел четыре фигуры в коридоре. Одна из них — Элизабет: я узнал ее по облегающему платью с широкой юбкой, которое сейчас свисало клочьями. Она держала свечку.