В то утро, когда небо поэзии рухнуло, Эмили, не подозревая о надвигающемся бедствии, совершала традиционный обход. Роберт Браунинг в ответ на ее приветствие произнес обычное: «А утро к нам приходит в семь, холм блещет жемчугом-росой»[15]. Уильям Купер печально воскликнул: «Горько, горько все равно вблизи своих идти на дно»[16]. Эдвард Фицджеральд — немного нахально, как сочла Эмили — выпалил: «Неверный призрак утра в небе гас, когда во сне я внял призывный глас: «В кабак, друзья! Пусть бьет вино ключом, пока ключ жизни не иссяк для нас»[17]. Минуя его пьедестал, Эмили ускорила шаг. Она никогда лично не встречалась ни с кем из совета директоров музея и не имела возможности высказать свое мнение о присутствии Эдварда Фицджеральда в Зале Поэтов. Она не верила, что у него есть право считаться бессмертным. Да, это правда, свои пять переводов Хайяма он наделил собственными живыми метафорами, но разве это сделало его истинным поэтом? По крайней мере, не таким, как Мильтон или Байрон. И уж точно не таким, как Теннисон.
При мысли о лорде Альфреде Эмили зашагала еще быстрее, и две хрупкие розы румянца расцвели на ее впалых щеках. Она не могла дождаться встречи и услышать его сегодняшнее приветствие. Записи, скрытые внутри Альфреда, всегда звучали немного иначе — не так, как у других поэтов. Наверное потому, что лорд Альфред — новая модель. Хотя Эмили не любила думать о своих подопечных как о роботах.
Наконец она достигла священной территории и взглянула в молодое (все андроиды изображали поэтов в возрасте от двадцати до тридцати лет) и одухотворенное лицо.
— Доброе утро, лорд Альфред, — прошептала она.
Чувствительные синтетические губы сложились в почти человеческую улыбку. Неслышно включилась запись, рот приоткрылся, и Альфред заговорил:
Эмили прижала руку к груди. Слова, будто птицы, парили над заброшенным лесом ее разума. Она была настолько очарована, что ей и в голову не пришло выдумывать очередную шутку о нелегком труде поэта. Она стояла молча, смотрела на фигуру андроида, и ее душу переполняло чувство, похожее на трепет. Наконец она заставила себя двинуться дальше, автоматически здороваясь с Уитменом, Уайльдом, Уилсоном…
К удивлению, она обнаружила, что у стенда с технологическими экспонатами ее ожидает куратор музея мистер Брэндон, поручивший ей в свое время управлять Залом Поэтов. Еще больше она удивилась, заметив в его руках толстенную книгу — мистера Брэндона никак нельзя было назвать увлеченным книгочеем.
— Доброе утро, мисс Мередит, — кивнул он. — У меня для вас хорошие новости.
Эмили сразу подумала про Перси Биши Шелли — у него часто случались проблемы с воспроизведением записи. Она несколько раз сообщала об этом мистеру Брэндону, советовала написать в компанию «49 Андроидс Инкорпорейтед» и заказать механизм на замену. Наверное, он получил ответ.
— Да, мистер Брэндон?
— Как вы знаете, мисс Мередит, Зал Поэтов всегда был нашей головной болью. Лично мне идея с самого начала казалась очень непрактичной, но я всего лишь простой куратор, и не мне принимать решения. Совет директоров пожелал видеть в музее андроидов, бодро декламирующих стихи — что ж, они их получили. Но теперь рад сообщить вам, что совет-таки взялся за ум. Даже они в конце концов поняли, что поэты, как и считают все современные люди, давным-давно мертвы. А Зал Поэтов…
— Но… но я уверена, что у людей скоро вновь проснется интерес к поэзии, — прервала его Эмили, стараясь хоть как-то утихомирить дрогнувшее над ней небо.
— …Зал Поэтов, — продолжил мистер Брэндон, — постоянно и неоправданно расходует финансовые ресурсы. К тому же он занимает место, которое столь необходимо для растущей экспозиции Зала Автомобилей. И Совет директоров принял верное решение: начиная с завтрашнего утра Зал Поэтов перестает функционировать, а освободившееся место будет передано под экспонаты Эпохи Хрома в истории автомобильного искусства. Это, безусловно, самая важная эпоха…
— Но поэты? — опять перебила его Эмили. — Что станет с ними?
17
Из переводов Омара Хайяма Эдварда Фицджеральда, русский перевод А. Данилевского-Александрова.