В случае с «революцией сверху», как и в случае с землетрясением, можно утверждать, что оно неизбежно, и даже указывать на предполагаемое место, но предсказать точное время, когда она произойдет, практически невозможно. Все может случиться завтра, а может, пройдет десяток лет, прежде чем проскочит «политическая искра». Хотя второе все же менее вероятно, потому что при сохранении «силовой экономики» в том виде, в котором она сегодня существует, хозяйственная жизнь в стране довольно быстро придет в упадок вне зависимости от уровня цен на энергоносители. Конечно, экономический кризис сам по себе политических перемен не вызывает, но напряжение создает.
Надо, однако, быть достаточно трезвыми в своих ожиданиях от «третьего издания» перестройки. Наивно предполагать, что Россия в результате станет либеральным и демократическим государством. Политика не может возместить собою то, для чего необходима длительная культурная работа. Но в случае успеха можно ожидать прогресса в обеспечении правопорядка, введения правоприменительной деятельности в определенное русло. Коридор возможностей при этом будет неширокий: где-то между Россией Николая I и Россией Александра II. Но и Николаевская Россия выглядит более прогрессивной по сравнению с царящим сегодня институциональным хаосом.
Глава 6. Президент «ликвидационной комиссии». Почему «четвертый срок» приближает «пятую революцию»?
С легкой руки либеральных лоялистов последний перегон на пути к катастрофе теперь называется «транзитом власти». С этим трудно спорить — жизнь вообще есть лишь транзит между рождением и смертью. Дело не в том, что для Владимира Путина этот срок последний, а в том, что он собственными руками в течение нескольких ближайших лет сделает его последним.
Россия выбирает президента ликвидационной комиссии, которому предстоит разобрать все то, что он построил за полтора десятилетия своего непрерывного правления. Человек, создавший политическую «линию Маннергейма», чтобы защитить Россию от экспорта революции, сам того не желая, взорвет Россию изнутри и приведет ее к новой революции. Трагедия Путина состоит в том, что он должен определить, как будет меняться Россия, в то время как единственное, чего он сегодня желает, — сделать так, чтобы она не менялась.
Режим Владимира Путина сегодня находится в зоне максимального политического комфорта. Несмотря на то что ему приходится постоянно сталкиваться с разного рода внутренними и внешними вызовами, ни один из этих вызовов в настоящий момент не создает смертельной угрозы для его существования, потому что вплоть до сегодняшнего дня он успешно подавлял все три ключевых элемента революционной ситуации: экономическое недовольство, социальную активность и институциональный кризис.
Экономическое недовольство. Как в свое время блистательно доказал на примере Февральской революции Юрий Пивоваров, при формировании революционной ситуации важны не столько объективные показатели кризиса, сколько его субъективное восприятие. Иногда относительно неглубокий и скоротечный кризис может вызвать непропорционально мощное потрясение, если население не готово терпеть его, а бывает и наоборот. Память о 90-х делает нынешнее поколение россиян чрезвычайно терпеливыми. Оно воспринимает эти годы как войну и переживает экономические трудности почти как послевоенное поколение с его знаменитым мемом «лишь бы не было войны!».
В глазах населения благополучие нулевых возникло не столько вследствие благоприятной конъюнктуры на мировых рынках, обеспечившей уникально высокую цену на российские энергоносители, сколько благодаря политике Путина, который «укротил олигархов» и перераспределил доходы в пользу менее защищенных слоев населения. «Дело ЮКОСа» и сегодня продолжает играть свою мифотворческую роль, работая на имидж Путина и стабильность режима. Однако нельзя игнорировать тот факт, что к концу четвертого срока Путина политическая активность поколений, переживших 90-е, пойдет на спад и на сцену выйдут те, для кого 90-е — такая же легенда, как и СССР.
Социальная активность. С трудом приходившее в себя после шока 90-х и в особенности после катастрофы 1998 года, население России целое десятилетие оставалось в пассивном и подавленном состоянии. Однако волна кризиса 2008 года стала импульсом нового роста социальной активности, которая достигла пика в протестной движении городского среднего класса 2011—2012 годов. Эту социальную активность режиму было трудно подавить, но он сумел успешно направить ее в другое, безопасное для себя русло, перехватив в 2013—2014 годах инициативу зарождающейся революции. Обществу была навязана мобилизационная модель развития, триггером для которой послужила аннексия Крыма, разбудившая и высвободившая дремавший до поры до времени националистический инстинкт. В течение нескольких лет в угоду этому инстинкту вслед за Крымом были последовательно «скормлены» две «колониальные» войны: на Донбассе и в Сирии. В конце концов мобилизационный сценарий логично уперся в потолок глобального противостояния с Западом, после чего принял практически канонические советские параметры и стал перманентным фактором в жизни современной России, позволяющим пока выпускать любой протестный пар в патриотический свисток.