Часть I. Формула русской революции
Революция — это проявление социальной энтропии и разрушение естественного социального порядка, и в этом смысле есть явление противоестественное, ибо именно социальный порядок представляет собою нормальное, «здоровое» состояние общества. Этот порядок поддерживается не только работой социальных институтов, но и опирается на действие врожденных социальных инстинктов. Поэтому революция при всей ее значимости для истории есть скорее патология, чем норма. Затяжная революция — это тяжелая хроническая социальная общественная болезнь.
При этом то, что обычно называется контрреволюцией, есть внутренний момент революции, а не ее внешняя противоположность. Контрреволюция — это завершающая стадия революции. Она является не столько восстановлением порядка, существовавшего до революции, сколько восстановлением порядка как такового. Новый порядок может выглядеть внешне как старый порядок, и поэтому кажется, что смысл контрреволюции — в возврате к прошлому. В действительности смысл контрреволюции — в обуздании хаоса. При этом контрреволюция зачастую имеет более ярко выраженный насильственный характер, чем революция. Больше всего жертв революция оставляет не «на входе», а «на выходе», когда «затвердевают» новые общественные отношения.
Надо иметь в виду, что не каждая социальная энтропия, не каждое разрушение социального порядка есть революция. Всякая революция есть бунт, но не всякий бунт есть революция. Революция сопряжена со стремлением к сознательному переустройству общественной жизни на рациональных началах. В отличие от бунта революция есть «направленный взрыв». В ней невидимо всегда присутствует некая «интенция нового порядка», причем не просто нового, а выстроенного вокруг определенной идеи. Более четверти века посткоммунистическая Россия болезненно проходит черезполосицу революций и контрреволюций, выстроившихся вокруг конституционной идеи, пытающейся пробиться к свету сквозь толщу русской самодержавной политической традиции.
Глава 1. Все, что вы хотели знать о революции, но боялись спросить…
Во всяком серьезном деле нужен разгон. Долгий разговор о революции и конституции предполагает солидную вводную часть. Общие слова вредят повествованию, но без них, к сожалению, не обойтись. Поэтому я позволю себе хотя бы очень кратко обозначить то, что я бы назвал «существенными моментами» в понимании «революции» и «контрреволюции».
Русская революция — это исторический лабиринт с несколькими «входами» и «выходами». Она представляет собою длительный возвратно-поступательный (рваный) процесс, растянутый на несколько столетий, где движение к более рациональной организации общественной жизни зачастую осуществляется в иррациональной форме. Чтобы понять, у какого «выхода» из этого лабиринта мы сегодня находимся, необходимо прежде всего определиться со «входом». Оценить перспективы перестройки по-настоящему можно, только осмыслив всю эпоху, которую она завершает.
Политический атеросклероз похож на клинический, но сориентирован во времени в противоположном направлении — не в прошлое, а в будущее. При клиническом атеросклерозе человек хорошо помнит, что с ним было сорок лет назад, но не может вспомнить, что с ним было вчера. При политическом атеросклерозе общество прекрасно знает, что с ним будет через сорок лет, но не может предсказать, что с ним случится завтра.
Все в России понимают (хотя некоторые притворяются, что не понимают), что с ней случится через сорок лет. Той России, которая знакома нескольким русским поколениям, больше не будет. А на ее месте возникнет какая-то другая Россия, может быть, в других границах, отчасти с другим населением и наверняка с другой культурой. Между этими двумя Россиями, такими, как всегда, разными и в то же время неуловимо похожими, проляжет очередная русская революция. Но когда она случится и как далеко зайдет, никто не может предугадать.
Россия сегодня живет в предвкушении катастрофы, стараясь не заглядывать за горизонт текущих событий. И чем страшнее завтра, тем веселее и оптимистичнее сегодня. Будущее выглядит так пугающе, что подавляющая часть русского общества совершенно искренне желала бы отодвинуть его как можно дальше. Этот инстинктивный страх перед будущим является истинной основой той консолидации, которая так радует душу недальновидного русского «патриота».
Но даже самые верноподданные и патриотично настроенные граждане отдают себе отчет в том, что нынешний социальный и политический строй является временным и вовсе избавиться от мрачной тени постылого будущего невозможно.