Все более резкое нарастание межимпериалистических противоречий в международном масштабе не обходится без разоблачения, с каждым днем все большим, природы СССР, столь же империалистической, как и природа западных держав. Последним по времени примером была, без сомнения, прямая военная интервенция СССР в Афганистане. Мы предоставляем, следовательно, ревизионистким партиям made in Москва и троцкистам, которые все еще считают русское государство "деформированным рабочим государством" право на неблагодарный труд по представлению экономики и политики России как некапиталистических.
Повсюду в мире буржуазия постаралась воспользоваться поражением революционной волны 1917-1923 годов и перерождением Октябрьской революции в России для того, чтобы побудить пролетариат отказаться от борьбы за пролетарскую революцию и социализм, поскольку пример «реального социализма» якобы наглядно показал ему невозможность выхода из сферы действия законов рынка, отношений найма и прибыли, и что эта тщетная попытка привела лишь к новой форме политического угнетения.
В капиталистических странах Запада буржуазная пропаганда сводится к тому, что призывает пролетариат ограничиться борьбой за проведение реформ в рамках капиталистического способа производства и расширения демократии.
В большинстве так называемых «неприсоединившихся» государств «национальная» буржуазия, особенно в тех случаях, когда она выполнила задачи национального антиимпериалистического периода, использует политическую и идеологическую потрепанность пропаганды русского социал-империализма для проповеди так называемого «третьего пути», который не был бы ни капиталистическим ни коммунистическим. В этих странах пропаганда мелкобуржуазных и необуржуазных движений сводится к призыву к пролетариату и массам угнетенных вести их борьбу в рамках строительства «национального социализма», учитывающего «особенности каждой страны». Все это, конечно, под предлогом, что Октябрьская революция привела к «новой форме» эксплуатации и «новой форме» империализма.
В данном случае мы имеем дело с грубой ложью, имеющей целью парализовать действия пролетариата, его освободительную борьбу. В действительности, не Октябрьская революция породила русский социал-империализм, но скорее сталинская контрреволюция, победа которой в России означала физическое уничтожение старой большевистской гвардии и ликвидацию политических завоеваний Октября, которая дала жизнь великорусскому капиталистическому государству, доводя до логического конца старые империалистические тенденции царской России.
Революционые активисты, желающие бороться за настоящий, т.е.научный социализм, и молодежь, у которой пробуждается интерес к теоретическтим и историческим вопросам эмансипации пролетариата, жаждут сегодня понять, как самая победоносная революция в мире, которую когда-либо смог совершить пролетариат, оказалась, в конечном итоге уничтожена контрреволюцией, самой большой подлостью которой было представлять себя трудящимся всего мира в обличье социализма.
В ожидании переиздания наших партийных документов, посвященных этой теме и тираж которых на сегодняшний день к сожалению разошелся, мы надеемся дать нашим читателям обобщенный ответ на вопросы, которые они себе ставят, воспроизводя здесь серию статей, опубликованных в нашей газете "Le Proletaire", выходящей два раза в месяц на французском языке.
февраль 1981 г.
Двойная революция
В начале века в России явно сложилась революционная ситуация. Но все марксисты соглашались в том, что революция, стоящая на повестке дня в России, вначале будет буржуазно-демократической.
Сама потребность выживания диктовала царскому самодержавию необходимость допущения и даже поощрения определенного развития капитализма в недрах государственного феодализма. В сельском хозяйстве общинные формы «мира» были подорваны отменой крепостного права и развитием товарного производства, и, как показал Ленин в 1894 г., введение частной собственности, меркантилизм и классовое расслоение крестьянства стали отныне необратимыми. Однако это развитие оставалось фрагментарным, будучи стесненным путами феодального права, старыми формами собственности и ответственности, в силу паразитизма земельных собственников и т.д. Русскому крестьянству нужно было смести все эти препятствия, твердо охраняемые самодержавием.
В промышленности само царское государство поощряло определенное развитие для обеспечения хотя бы минимального производства вооружений. Однако внедрение промышленности ограничивалось несколькими крупными центрами. Буржуазия получала определенную выгоду от угнетения рабочих феодальным государством, но в свою очередь страдала от недостатка свободы действий, недостатка автономии и отсутствия контроля над властью и администрацией.
Одним словом, развитие капитализма уже подорвало и разложило старые формы производства и социальные структуры, однако развитие новых было блокировано царизмом. В результате возникла такая ситуация перманентного социального и политического кризиса, что все классы жаждали перемен: «Сегодня даже великие князья становятся революционерами», - скажет Ленин в 1905 году.
Однако если разные классы были революционными, то были они таковыми в разной степени и преследовали при этом различные цели. Дело в том, что в данной обстановке буржуазной революции пролетариат имел такой вес и такую степень самостоятельности, какую он не имел ни в Англии XVII века, ни во Франции XVIII-го, ни даже в Германии в 1848 г. Следовательно, не удивительно, что русская буржуазия показала себя еще более трусливой и нерешительной, чем немецкая. Она, конечно, хотела избавиться от царизма, феодальных собственников, паразитической бюрократии и т.д. и располагать властью. Но она боялась, что не сможет удержать под своим контролем крестьянство, а тем более пролетариат: она отступала перед опасностью революции, которая вовлечет в борьбу народные массы, она мечтала о постепенном «реформировании» феодального государства в буржуазном направлении. Только поражение царизма в войне приведет ее к революции и она постарается удержать ее под своим контролем для того, чтобы установить буржуазную республику.
Трусливость буржуазии, ее отказ от выполнения собственных революционных задач сделали ее неспособной удержать под своим руководством радикальные мелкобуржуазные, прежде всего крестьянские, массы, которые стремились освободиться от ига помещиков и царской бюрократии, которые хотели земли и свободы и которые действительно были революционными, но вопреки иллюзиям их политических руководителей, они были таковыми только по отношению к докапиталистическим структурам и отношениям.
В этой ситуации русская социал-демократическая партия раскололась на три течения. Поскольку Россия еще не созрела для социализма, а революция, стоявшая в повестке дня, еще должна была выполнить задачи революции буржуазной, меньшевики отсюда делали вывод, что руководить революцией должна буржуазия, что пролетариат обязан эту революционную борьбу буржуазии поддержать, помочь ей свергнуть царизм, привести ее к власти... а затем перейти в оппозицию. До этого они отвергали всякую самостоятельную политическую(!) деятельность пролетариата под предлогом, что она может расколоть «единство» революционеров и толкнуть буржуазию на сторону царя.
Троцкий был прав, противопоставляя их доводам слабость, трусливость и, в конечном итоге, бессилие русской буржуазии и выступая за руководящую роль пролетариата даже в буржуазно-демократической революции. Отметим, в тоже время, что он был неправ, когда делал отсюда вывод, что отныне буржуазия была совершенно неспособной возглавить любую буржуазную революцию. К тому же подавление и ликвидация самостоятельного классового движения пролетариата со времен пятидесятилетней давности повсюду отстранили его от руководства демократическими революциями, что не помешало буржуазии или ее предшественникам возглавить эти революции повсюду, даже несмотря на свою слабость и непоследовательность. Доводя позицию Троцкого до абсурда, некоторые из его последователей доходят до того, что вообще отрицают существование национально-демократических революций в 20-м веке или произвольно приписывают им пролетарский характер. Трудно сказать, какая из этих двух глупостей имеет более пагубные последствия!