Остальное было делом техники: узнать, когда Ленин будет слоняться по Берну один, дать соответствующие указания Штернкукеру, а потом «спасти» надежду российской социалдемократии. Цуда доставило большое удовольствие срубить голову Бенциона Штернкукера одним ударом, так поразившим Ленина…
– У вас огромное будущее, товарищ Джамбалдорж, то есть Очиров, – говорил Ленин, провожая Цуда. – У вас есть колоссальный багаж знаний, вы завидный логик, а главное – вы человек действия. Там, где другие говорят, вы действуете. Партии очень нужны такие люди. Хотите, я стану рекомендовать вас в Центральный комитет?
– Ни в коем случае, – воспротивился Цуда. Ленин не настаивал, как и в случае со статьей про национальный вопрос для «Просвещения».
– У Горького вам понравится, – сказал он. – Отличная вилла, чудесный стол, море… Отдохнете, поправите здоровье, хотя оно у вас и без того отличное. А самого Горького – домой, только домой. Он нужен нам в России со своим авторитетом.
О собственном здоровье Цуда думал, и не раз, хотя оно не беспокоило его; скорее наоборот. Японцу исполнилось недавно пятьдесят восемь, а в волосах не было седины, на лице – морщин, двигался он легко, словно молодой… В фальшивых бумагах Габидуллы Иллалдинова пришлось указать другой год рождения – не настоящий, 1855-й, а 1870-й, куда более соответствующий внешности бывшего полицейского из Оцу.
А еще Цуда думал, что он давно не советовался со сверчком. Но и сверчок ничего ему не говорил.
Стало быть, он все делал правильно и без помощи сверчка?!
Или попросту стал уже его частью?!
– …Дядя Коля! Дядя Коля!
Гумилев очнулся, потому что его немилосердно трясли. В ушах гудело, но сквозь гул явственно прорывался голос Коленьки Сверчкова.
– Дядя Коля, вы живы?!
– Жив, – сказал Гумилев. Понял, что сказал это про себя, и повторил уже вслух:
– Жив.
– Слава богу… А то я выстрелил, вы упали…
Гумилев попытался подняться, но не сразу преуспел в этом. Наконец он сел на корточки. Лежащий на песке факел уже почти погас; Коленька стоял на коленях рядом и взволнованно бормотал:
– Он близко так подошел, я винтовку подхватил и выстрелил… Попал, он закричал – и бежать.
– Мне казалось, что эта тварь оторвала мне голову, – сказал Гумилев.
– Это я у вас прямо над ухом стрельнул, – признался Сверчков виновато. – Он уже рядом был, лапы к вам протянул.
– Спасибо, – коротко сказал Гумилев. – Спас…
В ушах продолжало гудеть, но чувствовал он себя вполне сносно. Потерев виски, он наказал Коленьке:
– Никаких геройских историй, договорились? Никаких демонов. Был… был, скажем, леопард. Набросился, мы стреляли, он ходил кругами, потом, когда его ранили, удрал. Вполне правдоподобная история, не правда ли?
– Правдоподобная, – согласился Коленька. – Но кто это все же был? Сроду не видывал таких уродин. Уж точно не обезьяна.
Гумилев пожал плечами.
– Может быть, в самом деле пустынный демон… А может, некое неизвестное науке допотопное животное, которое может посылать… э-э… мозговые импульсы наподобие гипноза. Заморочит жертву, потом убьет и съест. Очень удобно.
– Но он смеялся, дядя Коля, – напомнил Сверчков. – Смеялся и говорил на каком-то тарабарском языке.
– Я читал, что некоторые обезьяны тоже говорят и смеются. Так что давай поскорее забудем эту историю, а то я уже представляю, как ты сочиняешь статью в «Ниву» – «Как я победил абиссинского демона».
Гумилев засмеялся, сам пораженный тем, что в нем нашлись для этого силы. Улыбнулся и Коленька:
– Скажете тоже… Я же понимаю, что никто не поверит. Но я еще хотел спросить, что это у вас такое?
– Где? – не понял Гумилев.
– Да вот, в руке.
Оказывается, фигурку скорпиона поэт до сих пор сжимал в кулаке. Пальцы удалось разогнуть с трудом, и, несмотря на глубокий прокол, оставленный жалом на ладони, крови снова не было.
– Это талисман, – сказал Гумилев. – Амулет.
Но, когда Коленька потянулся к скорпиону, чтобы взять и рассмотреть, Гумилев быстро убрал его в карман, пояснив:
– Это нельзя трогать.
Почему-то он понимал, что Коленьке в самом деле не нужно касаться этой странной вещицы. Негусу Менелику, Тафари – можно, но не Коленьке. Потому что Гумилев до сих пор не решил, добро или зло приносит скорпион. По крайней мере сейчас он немного помог, однако тварь не испугалась до конца и уж точно прикончила бы их, если бы не Коленька…
Спаситель, впрочем, не обиделся.
– Будем еще искать Гомтесу? – деловито спросил он.
– Бесполезно, – покачал головой Гумилев. – Не думаю, что без руки он остался жив, к тому же лишний труп означает лишний испуг и лишние пересуды. А так, нет трупа – нет проблемы. Идем поскорее обратно, а то они еще решат, что мы мертвы, и в самом деле разбегутся.
Найдя свой револьвер, он уснастил пустой барабан патронами на случай возвращения их отвратительного знакомца, и они торопливо вернулись к лагерю. Ашкеры встретили их молчаливо и настороженно, только Феликс безмятежно дремал, протянув ноги к костру. Гумилев в очередной раз подивился плодам воспитания в католической миссии.
– Там был леопард. Он утащил дурака Гомтесу, хотел напасть на нас. Мы отстреливались, ранили леопарда, и он убежал в пустыню, – коротко объяснил ситуацию Гумилев. – Садитесь вокруг костра и смотрите по сторонам, уже почти утро, и я думаю, что леопард не вернется. Но ружья на всякий случай держите наготове.
Так они и просидели в тишине, пока не сделалось светло.
Перекусив чем бог послал, двинулись в путь. Ашкеры вели себя непривычно тихо, таращились по сторонам, словно ожидая нападения. Гумилев и сам периодически вглядывался в пустыню, с тревогой искал взглядом уродливую фигуру, ковыляющую параллельно с их караваном. Но демона, или кто он там был на самом деле, Гумилев не видел. Коленька дремал, качаясь в такт с движением мула, но винтовку держал на коленях.
После полудня путешественники сделали привал, и получился он безрадостным – цистерна с водой, на которую они рассчитывали, оказалась пустой, а родник пересох. Неподалеку на песке лежали три дохлых раздувшихся мула, уже изрядно истерзанные падальщиками. Парочка гиен и сейчас вертелась поодаль, злобно посматривая на людей, мешающих трапезе.
– Кто-то прошел тут днем или двумя раньше, – сказал Гумилев, показывая на дохлятину. – Интересно, они двинулись дальше пешком, или эти павшие мулы не были последними?
– Может быть, не стоит здесь задерживаться? – с сомнением спросил Коленька. – Падалью воняет, и воды все равно нет…
– Ее и дальше нет, насколько я понимаю. Идти без остановки до ночи нет особого смысла. Передохнем хотя бы часок.
Воду пришлось экономить – вдруг и следующий привал окажется «сухим»? Надоевшая жареная мука застревала в глотке комком, и Гумилев, махнув рукой, откупорил бутылку вина, на которое сам наложил вето перед походом.
– Иисус превратил воду в вино, – заметил он, разливая темно-красную жидкость по кружкам, – а не вино в воду. И мы не пьянствуем, а всего лишь утоляем жажду.
– Кстати, вряд ли собравшиеся оценили бы чудо по достоинству, преврати Иисус и в самом деле вино в воду, – засмеялся Сверчков.
Ашкеры с завистью смотрели на европейцев, и Гумилев, поразмыслив немного, выставил им пару бутылок. Это оказало благотворное воздействие: абиссинцы развеселились, перестали испуганно озираться, а опустошив бутылки, принялись петь. Правда, привал несколько затянулся, но в путь они тронулись действительно отдохнувшими.