Обстрел вновь начался. Я вместе со всеми отползаю в сторону, насколько это удается сделать в спешке. Следующий снаряд уже накрывает всех нас. Кто-то кричит. Над горизонтом поднимаются зеленые ракеты. Фонтаном взлетает грязь, свистят осколки. Шлепающий звук их падения слышен еще долгое время после того, как стихает шум разрывов. Рядом лежит насмерть перепуганный новобранец. Он закрыл лицо руками. Его каска откатилась в сторону. Я подтягиваю ее и собираюсь нахлобучить ему на голову. Он поднимает глаза, отталкивает каску и, как ребенок, лезет головой мне под мышку, крепко прижимаясь к моей груди. Его узкие плечи вздрагивают. Но я не чувствовал страха. Во мне пробуждалась какая-то злость и ярость. Инстинкт зверя. Где-то с оглушительным треском упал снаряд. В промежутках между разрывами слышны чьи-то крики. Наконец грохот стихает. Огонь пронесся над нами, теперь его перенесли на самые дальние запасные позиции. Наверно сейчас будет наша атака.
Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать. Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. А ведь это только лошади, это не люди. Выстрел. Лошадь свалилась, а вот и еще одна. Последняя уперлась передними ногами в землю и кружится как карусель. Солдат бежит к лошади и приканчивает ее выстрелом. Крики, стоны и … полная тьма. Я видел ужас на лицах своих товарищей. Но сам не чувствовал его. Я жаждал ринуться вперед, убивать врагов. В одиночку. Ярость заполняла меня все больше и больше. В окружающей нас тьме начинается какой-то шабаш. Все вокруг ходит ходуном. Огромные горбатые чудища, чернее, чем самая черная ночь, мчатся прямо на нас, проносятся над нашими головами. Пламя взрывов озаряет нас. Все выходы отрезаны.
Лес исчезает прямо на моих глазах, снаряды вбивают его в землю, разносят в щепки, рвут на клочки. Дождем летят комья земли. Я ощущаю толчок. Рукав мундира вспорот осколком. Сжимаю кулак. Боли нет. Тут что-то с треском ударяется о мою голову, так что у меня темнеет в глазах. Молнией мелькает мысль: только не потерять сознания! На секунду я проваливаюсь в черное месиво, но тотчас же снова выскакиваю на поверхность. Ярость. Я уже не мог контролировать себя. Я должен убивать.
Я рывком ныряю вперед, распластавшись как рыба на дне, но тут снова слышится свист, я сжимаюсь в комок, ощупью ищу укрытие. Но огонь сильнее, чем все другое. Передо мной зияет воронка. Я пожираю ее глазами, мне нужно добраться до нее одним прыжком. Я перекатываюсь через край воронки. В мутно-грязных сумерках рассвета передо мной лежит чья-то оторванная нога, сапог на ней совершенно цел. Неважно. Я бросаюсь вперед, краем глаза замечая, что другие тоже бросаются вперед вслед за мной. Еще недавно на их лицах был ужас и страх. А теперь была только ярость. Животная ярость. И они бежали вперед не смотря ни на что. Я был ослеплен своей собственной яростью. Я бежал вместе со всеми, не чувствуя абсолютно ничего. Словно животное.
Разрывов больше не слышно. Пошел дождь. Все сильнее и сильнее. А мы наступали на врага. Окопы, я их уже практически достиг, и ринулся в безумном прыжке вперед. Я убивал. Всех до кого мог достать. Отбросив винтовку, я убивал ножом, вспарывая всё и всех. Пелена застилала мои глаза. Нести смерть всем. Я терялся, где нахожусь. А затем в глазах была вспышка…
Август 1914 г.
Петербург
Тишина раздражала меня. Он лишил меня всего. Сущий Дьявол в человеческом облике. Держит меня здесь, словно зверя. Как давно его не было… Сколько еще мне здесь томиться, в этом доме, ставшем тюрьмой. Здесь не было ни дверей, ни окон. Но был свет. Мое солнце. Потолок излучал свет, ровно двенадцать часов в сутки, а затем гас. В моем распоряжении было три комнаты, и, конечно же, кладовые. Что еще для счастья надо? Свободы. Я жаждал свободы. Выбраться из этого склепа. Лишить всего, но не убивать. Он словно играл со мной. Послал ли Бог мне испытания? Проверить мою веру? Я уже не веровал ни во что. Он лишил мою жизнь смысла, оставив свободу. А вскоре отнял и ее.