Всё бы ничего, да только вот я и Лавр Георгиевич, видимо, на помощников кяризгена Худайкули плохо были похожи. Военную выправку, вбитую годами, тяжело скрыть. Хотя мы с Корниловым и старались, горбились, шаркали ногами при встрече с другими людьми. Я ещё и глухонемого дебила изображал, почти как Бельмондо в фильме «Чудовище». Только не инвалида, а физически сильного дебила, которого за это и использовали в качестве работника. Плюс одет был в обноски и рванину.
Во всяком случае, до Кундуза добрались, пройдя шесть проверок англичан по дороге. Те ничего не заподозрили и не тронули, как ценных специалистов, которые идут в Кундуз по приглашению уважаемого человека, чтобы рыть колодец. А сейчас мы шли на встречу с лавочником, который должен был нас переправить на место встречи со старейшинами.
Чем ближе к центру рынка, тем гуще толпа народа, тем ярче и богаче становятся халаты. Проходим мимо чайхонэ, из которой идёт умопомрачительный запах готового плова и жарящегося шашлыка. Мой живот, не выдержав такого издевательства, громко заурчал. С утра ничего не ели, а солнце уже на закат пошло.
Худайкули, который шел впереди меня, услышав призыв моего желудка, обернулся и оскалился в белоснежной улыбке. Я в ответ скорчил ему дебилистическую рожу, краем глаза наблюдая, как работник чайхонэ переворачивает шашлык из бараньей печени и курдючного сала, присыпая их специями. Запах пошел такой, что мой живот вновь напомнил всем окружающим, что не ел с утра, вызвав их смех и грубые шутки. Почему бы не поиздеваться над убогим.
Рядом с чайхонэ разместились груды арбузов, дынь, урюка и гранат, испускающих под жгучими лучами солнца невыносимый, одуряющий аромат. И всё это, смешиваясь с запахом плова, шашлыков и лепешек, создавало неповторимую, густую воздушную смесь восточного рынка, которую буквально глотаешь, как воду, а не дышишь.
Дальше нам путь перекрыла конная группа, судя по одежде, туркмен, дорогу которым загородила арба, запряженная в одну лошадь, на спине которой, оперевшись ногами на оглобли, сидел погонщик-пуштун, невозмутимо выслушивая ругань всадников. Рядом оборванные дервиши, став в ряд, монотонно распевали стихи Корана, не обращая внимания на возникший спор.
С трудом обогнув этот затор, добрались до плотной толпы и встали. Как оказалось, народ слушал музыкантов. Заунывные звуки извлекались из конструкции, похожей на что-то среднее между балалайкой и домброй, но с огромным, в два аршина грифом, на котором натянуты три струны.
Старик-сарт с длинной седой бородой, закрыв глаза, сосредоточенно бренчал струнами и что-то тихо напевал-говорил себе под нос. Его музыкально поддерживала ещё пара человек, один из которых играл на чём-то похожем на скрипку, гриф которой был прикреплен к выделанной, небольших размеров тыкве с пустотой в середине. А второй стучал в бубен.
Однообразная мелодия с небольшими вариациями, речитатив старика, видимо, рассказывающего какой-то эпос, задержали нас минут на пятнадцать-двадцать. Довольный Худайкули, как и многие другие слушатели-туркмены, бросил музыкантам несколько медных пулов, когда те закончили, и мы смогли двинуться дальше.
Наконец-то достигли нужной точки рынка, где, разложив на кошмах горки мелкой серебряной и медной монеты, сидели менялы, занимаясь разменом афганских рупий на бухарскую теньгу, хорезмскую таньгу или тибетскую тангку. Рядом с менялами должна быть лавка, в которой нас ждут.
В этот момент я почувствовал толчок в спину. Развернувшись, готовясь отразить нападение, увидел всего лишь водоноса, который протягивал мне медную чашку с мутной водой.
– Су, су, су[28], – произнёс он, выжидательно глядя мне в глаза.
Я похлопал рукой по небольшому бурдюку, который висел у меня на боку, и отрицательно повертел головой.
Аллах его знает, где он набрал эту воду, лучше пить проверенную и самим прокипяченную.
– Кирам ту бачигият, – пробормотал себе под нос водонос и двинулся дальше.
«Трахни своё детство, – перевел я про себя. – Оригинально».
Вслух же ничего не промычал, ограничившись дебильной улыбкой.
Если верить описанию, вот и необходимая нам лавка. Небольшие головы сахара подвешены к потолку, по сторонам лавки – открытые ящики с различными сортами конфектов[29], керосиновые лампы, куски материи, связки нагаек и различные мелкие железные изделия: замки, ножи, подковы, гвозди и прочая мелочь.
На богатом ковре, поджав под себя ноги, важно сидит владелец лавки, судя по одежде, пуштун лет сорока-пятидесяти. Перед ним, как и перед многими другими торговцами, три небольших чайника с горячею водою и заваренным зеленым чаем. Как я уже успел убедиться, те, кто имеет такую возможность, для утоления жажды в течение дня употребляют неимоверное количество чашек зеленого кок-чая, особенно любимого торговцами.