А сейчас я держал в руках маленькое существо – саморазвертывающееся устройство с потенциалом атомной бомбы. Самовоспроизведённое, самоулучшенное, доведённое до идеальной формы в столь малом возрасте, чтобы вызвать шквал эмоций у сородичей и долгое время поддерживать эволюционную настройку на симпатию, помощь и уход. При этом чёткая идея размножения отсутствовала. То есть заводя потомство, куцоки не имели цели, даже не догадывались, что времени как такового не существуют, и они рождают, кормят, держат в руках продолжение своей плазмы только в другой оболочке. Прямо здесь и сейчас. Некое подобие бессмертия взамен настоящего утерянного нетления самих себя.
А всё же девочка, а в её лице человеческий вид, была настолько жизнеспособна, что её система как могла изворчивалась от ударов микророботов, которые всячески подавляли эволюцию, тормозили рост и дальнейший переход в иное состояние.
– Дай им год жизни без психологического и химического геноцида, они бы приобрели бессмертие самостоятельно через этику сосуществования с природой, – подытожил я, наслаждаясь видом участков хромосом, которые несмотря на поломки, восстановились своими силами, приняв странную, но индивидуальную форму. На этих участках то и дело появлялись и пропадали отростки новой ветки, стремящейся к новым возможностям организма в обход давления со стороны. Чтобы их не заметили, новые гены методом слепого поиска перешли на волновой режим. Там микробы их не могли заметить. Тяжелее было сохранить тот же вид на физическом уровне, притворяясь по-прежнему примитивными и ущербными. От подзарядки на моих руках волновые участки вдруг проявились с новой силой, будто в них вдохнули свежий воздух. От их вибраций невидимо стало сотрясаться пространство вокруг, призывая всё сущее к метаморфозам и росту. Если бы не купол Арраунлари Берри, установленный вокруг здания, такой энерго-всплеск легко зафиксировался бы чужеродцами.
Я улыбнулся пухленькому розовощёкому чаду, которое не ведало, в какой страшный мир народилось, где на один кубический метр в округе его поджидало около сотни смертоносных вирусов, бактерий, плесени, заточенных на одно – не дать превратиться из незамысловатой гусенички в прекрасную бабочку. Геном в обход микробному давлению создал цепочки, где примитивные участки, насильно навязанные захватчиками: насекомоподобные, рептильные и прочие – подчинились и примкнули к волевым человеческим. Гениально! Именно так бы поступил я в безвыходной ситуации.
Представил себя на месте братьев, которые не успели укрыться от удара: тлеющие и переходящие в протоплазму они каким-то образом отдали свои последние силы тем, в кого верили с самого начала, чтобы вместе, укрытыми и незамеченными, двинуться к спасению.
Сознание гуляло в разных временных и пространственных точках, то погружаясь в прошлое, то в разветвление реальности будущего, то приземлялось на коре, чувствуя тепло маленького тельца в руках. Я пытался прочувствовать кожей своего персонажа родительско-детские связи куцоков, ведь в сущности они являлись нашими детьми, но мы бросили их на произвол судьбы, отдали в лапы врага на растерзание. Даже не пытались их вызволить. Не могу сказать, что нам было всё равно. Печаль от потери наших аватаров, с нашими генами, проделанной работой всегда омрачала существование на орбите, но их уничтожение не лишило бы нас присутствия духа, не изменило бы планов на реванш.
В отличие от нас под страхом смерти родители-куцоки бросились бы на врага без промедления. Они бы зубами, руками рвали неприятеля ради отпрыска, у которого так и так нет будущего на коре, где правят людоеды. Раньше мне казалось это проявлением инволюционных качеств, как шаг назад, в зону инстинктов, которые наша цивилизация преодолела ещё несколько сотен световых лет назад. Но глядя на мать, у которой фонтанировала плазма при взгляде на дочь, я понял, что ошибался. Жизнь в материнском теле поддерживалась только ради детей.
– Вам надо почаще гулять с ней на улице, – сказал я и хотел было передать малышку женщине, но девочка истерично заплакала, не желая покидать источник питания, намного более сильный, чем материнский.
Мать опять смущённо засмеялась, ещё раз удивившись реакции дочери.
– Да, но…
– У вас есть разрешение на покидание жилища по причине «социальной активности: уход за бездомными животными», – вставил я по подсказке досье, скачанного мне в память Аргой.
– Ах, да, эти кошки, – женщина улыбнулась. – Они единственные, кто нас спасает. Детям разрешается выходить только, чтоб кормить и убирать за ними. Мы их спасаем от смерти и голода, они нас.., собственно, от того же. Никто не хочет ими заниматься, когда такое творится на улицах. Людям нет жизни, что уж говорить о несчастных зверушках? Но кто-то же должен убирать, кормить, ласкать…