Тенденция определять технический прогресс в качестве приоритета связана не только с нашей чрезмерно высокой оценкой интеллекта, но, что более важно, с глубокой эмоциональной привлекательностью механического ко всему, что не является живым, всего, что сделано человеком. Это тяготение к неживому, которое в своей более крайней форме проявляется как тяготение к смерти и разрушению (некрофилия), приводит даже в менее радикальной форме к безразличию к жизни вместо «почитания жизни». Те, кого привлекает неживое, это люди, предпочитающие «закон и порядок» живой структуре, бюрократические методы — спонтанности, вещи — живым существам, шаблон — оригинальности, скромность — богатству, накопление — тратам. Они хотят контролировать жизнь, потому что боятся ее неконтролируемой спонтанности; они скорее убьют ее, чем откроются ее воздействию и сольются с миром вокруг них. Они часто играют со смертью, потому что они не укоренены в жизни; их храбрость — это кураж смертников, и символом их бесконечной храбрости является русская рулетка[29]. Число автомобильных аварий и подготовка к термоядерной войне свидетельствуют об этой готовности играть со смертью. А кто бы в конечном счете не предпочел эту возбуждающую игру скучной безжизненности организованного человека?
Одним из симптомов в привлекательности чисто механического является растущая популярность среди некоторых ученых и публики идеи о возможности создания компьютеров, которые не отличались бы от человека в мышлении, чувствовании или любом другом аспекте функционирования[30]. Как представляется, основная проблема не в том, можно ли сконструировать такой человекоподобный компьютер, а, скорее, в том, почему эта идея становится популярной в исторический период, когда ничто не кажется более важным, чем преобразовать человека в более рациональное, гармоничное и любящее мир существо. Нельзя не подозревать, что часто привлекательность идеи о человеке — компьютере является выражением бегства от жизни и от человеческого переживания в идею механического и чисто рассудочного свойства.
Возможность построить роботов, которые будут подобны людям, относится скорее к будущему. Но настоящее уже являет нам людей, которые действуют, как роботы. Когда большинство людей подобны роботам, тогда действительно не будет проблемы в построении роботов подобных людям. Идея о человекообразном компьютере — это хороший пример альтернативы между человеческим и нечеловеческим использованием машин. Компьютер может служить усовершенствованию жизни во многих отношениях. Но идея, что он заменит человеческую жизнь, — это проявление патологии сегодняшнего дня.
Очарованность чисто механическим дополняется пользующейся популярностью концепцией, утверждающей животную природу человека и инстинктные корни его эмоций или действий. Такой была инстинктная психология Фрейда; но важность его концепции либидо вторична по сравнению с его фундаментальным открытием бессознательного в процессе бодрствования или сна. Наиболее популярные в последнее время авторы, которые подчеркивают инстинктную животную наследственность, такие как Конрад Лоренц (On Aggression) или Десмонд Моррис (The Naked Аре), не предложили каких‑либо новых или ценных проникновений в специфическую проблему человека, как сделал Фрейд; они удовлетворяют желание многих взглянуть на свои поступки, регулируемые инстинктами, и тем самым замаскировать истинные и беспокоящие человеческие проблемы[31]. Мечта многих людей, как представляется, заключается в том, чтобы сочетать эмоции примата с компьютеризированным мозгом. Если бы эта мечта могла осуществиться, проблема человеческой свободы и ответственности могла бы исчезнуть. Чувства человека детерминировались бы его инстинктами, его разум — компьютером; человек не должен был бы давать ответ на вопросы, которые ставит перед ним его существование. Нравится кому‑то эта мечта или нет, ее осуществление невозможно; голая обезьяна с мозгом компьютера перестанет быть человеком, или скорее «он» перестанет быть[32].
29
Майкл Маккоби показал синдром любви к жизни и синдром любви к смерти, встречающиеся в различных популяциях, используя «интерпретационный» опросник (см. его «Polling Emotional Attitudes in Relation to Political Choices»).
30
Например, Дин Вулдридж в «Механическом человеке» (Wooldridge Dean Е. Mechanical Man. New York: McGraw‑Hill, 1968) пишет, что будет возможно производить синтетические компьютеры, «неотличимые от людей, производимые обычным способом» [!] (р. 172). Марвин Мински (Marvin L. Minsky), большой авторитет в области компьютеров, пишет в своей книге «Вычисление» (Computation. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice‑Hall, 1967): «Нет причины полагать, что машины имеют какие‑либо ограничения, которые не были бы у человека» (p. VII).
31
Критика Лоренца относится только к той части его работы, в которой он проводит аналогии с психологическими проблемами человека, а не с его работой в области поведения животных и теории инстинктов.
32
Пересматривая эту рукопись, я узнал, что Льюис Мамфорд выразил эту же идею в 1954 г. в работе In the Name on Socialist Humanism: «Современный человек сейчас приближается к последнему акту своей трагедии, и я не могу, даже если бы хотел, скрыть его неизбежность или его ужас. Мы дожили до того момента, когда стали свидетелями соединения автоматики и ИД в интимном партнерстве, при этом ИД поднимается из самых глубин бессознательного, а автоматика, машинообразный мыслитель и человекообразная машина, полностью оторванные от других поддерживающих жизнь функций и человеческих реакций, опускается с высот сознательного мышления. Первая сила оказалась более брутальной, когда освободилась от всякой личности, чем самое дикое из животных; другая сила так невосприимчива к человеческим эмоциям, человеческим тревогам, человеческим целям, так сосредоточена на ответе только на ограниченный круг вопросов, для которых ее инструментарий был первоначально разработан, что у нее отсутствует спасительный ум, позволяющий отключить собственный побудительный механизм, даже если она толкает науку, а также цивилизацию, на край пропасти» (р. 198).