Любая ситуация, в которую автор помещал своего героя, была чревата соблазном — но соблазн женской красотой и любовью, как и всяческие бахусовы возлияния, оказывались тут гораздо меньшим злом, чем изысканная развращенность камышинской Дины, поклоняющейся «иконам», состряпанным Изяславом Хейфицем, и измучившая несчастного Выкурутасова сеансом бесконтакного соития (и это в самом что ни на есть «женском городе»!).
Любая ситуация на путях-дорогах героя была искусительна — искусительна «новой философией», «новой нравственностью», «новым забыванием себя». Тем более что и наш герой был выпущен автором в мир «с идеей» — как все. И он одержим любимой мыслью и глобальным проектом, состоящим в разоблачении «мировой системы футболизма и возрождении русского народного тыча» (то есть футбола, но русского). В этом необыкновенно пафосном манифесте Сегень с легкой и точной иронией отразил как все патриотические штампы, так и всеобщие поиски «древних начал» в языке — нынешнюю страсть к праславянским языковым «отмычкам». Взвихренное ураганом сознание бедного Выкрутасова (со своим манифестом выглядевшего иногда просто безумным лыцарем Ламанчским), породившее сей манифест, — тоже примерчик (или наглядное воплощение) страшной и свирепой маниакальности «нашей современности». (Выкрутасову казалось, что он и не сам его написал, ибо манифест содержал сведения, которых он не знал! В таком случае, известно, что за учтивый мелкий служка, ему помог.)
Собственно футбол как лирический лейтмотив (имеющий то завиральные и страстные, то безумные и героически-ураганные мелодические оттенки) пронизывает весь роман как в виде эпиграфов к каждой главке, так и в виде томительной мечты героя посмотреть хоть какую-нибудь игру (во время странствий Выкрутасова по дорогам жизни телевидение показывает чемпионат мира по футболу, который герой никак не может посмотреть). Заметим, что никто из встречаемых Выкрутасову «персонажей» футбола категорически не любит, как и не понимает «странного» увлечения героя, — хотя его манифест готовы на полном серьезе рассматривать в связи с тайным политическим значением, использовать аллегорически и поэтически, и вообще катастрофически принимать не за то, что он есть. А он был действительным отражением уверенности (а скорее чутья) Выкрутасова, что с возрождения русского футбола начнется возрождаться и русская жизнь. Футбол в романе (с ходом развертывания романа-дороги по направлению к дому) становится символом нормального, здорового, ясного и реального. Он — альтернатива всем идеям граждан, «электиризованных восторгами» — электризованных сверх-умными, сверх-тонкими, сверх-оргиастическими идеями и ирреальными практиками. Автор романа говорит прямо: пока Выкрутасов находился в пространстве, где «носятся с идеями», он, собственно, тоже являлся поврежденным человеком, хотя и сохраняющим здравый смысл. А здравый смысл выражался в том, что он уходил оттуда и от тех, где можно было бы и с кем выгодно было бы остаться. Он ушел от шикарных бизнесменок и порченых интеллектуалок, от крутых разбойников-похитителей и дуры (по его оценке — несчастной дуры) секты Христа Абсолюта. В общем, от дедушки ушел, от бабушки ушел, от волка, от медведя… Но конец у нашей «сказки» другой. Колобок не даст себя съесть… Побывав мнимым вором, мнимым возлюбленным, мнимым казаком, мнимым героем чеченского плена, Выкрутасов, в конце концов, отказывается быть не собой (в ураганной, то есть несвоей, жизни герой все время меняет имена, или его принимают за кого-то другого, называя чужим именем), и только по дороге к дому, обретя состояние полной душевной трезвости, он встречает одного-единственного на весь роман мужика — «не коммуниста, не монархиста, не демократа, не сектанта, а нормального русского человека — грибы собирает и футболом интересуется».