Но, видимо, и этих обвинений было недостаточно. Обвиняемым приписывалась еще подготовка заговора с целью подрыва советской оборонной промышленности и организации столкновений военных транспортов на железных дорогах.
Долголетний советский нарком сельского хозяйства Чернов занимался будто бы вредительством в области коневодства, что вызвало падеж 25 000 лошадей. Он, кроме того, давал распоряжения о прививке свиньям рожи и чумы, задерживал поставку яиц в Москву и рекомендовал бросать стекло и гвозди в запасы масла.
Старым большевикам и соратникам Ленина бросалось обвинение не только в сотрудничестве с Гестапо и японской разведкой, но также и в работе с другими иностранными разведками. Так, например, советскому наркому внутренних дел и генеральному комиссару государственной безопасности инкриминировалось одновременно сотрудничество с немецкой, японской и польской разведками; нарком внешней торговли Розенгольц будто бы сотрудничал с 1923 года с германским генеральным штабом, с 1926 года с Интеллидженс сервис; бывший глава советского украинского правительства Раковский — с 1924 года сотрудничал с английской разведкой, с 1934 года — с японской. А советский нарком финансов Гринько с 1932 года одновременно работал в пользу немецкой и польской разведок.
Соответственно этим «обвинениям» советская печать позорила подсудимых сильнее, чем когда‑либо. Вышинский называл подсудимых не только, как обычно, «бандой шпионов и преступников», а еще и «проклятыми гадами» и «зловонными кучами человеческого дерьма». Главного обвиняемого — Бухарина, которого Ленин однажды назвал «любимцем партии», Вышинский обзывал «проклятой помесью лисы и свиньи». В своей заключительной речи Вышинский требовал, чтобы подсудимые были расстреляны как «бешеные собаки».
Последовали обычные массовые собрания, на которых требовалось «выразить свое мнение» по поводу процесса.
С каждым днем росло число резолюций, в которых требовалась немедленная смертная казнь. В газетах печатались фотографии собраний, на которых было видно, что в знак согласия все подымают руки.
15 марта 1938 года был объявлен приговор: бывшие руководители партии и государства — Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Розенгольц, Чернов, Гринько, а также два врача — Левин и Казаков и несколько других подсудимых осуждены на расстрел, а бывший глава украинского правительства Раковский и профессор Плетнев — на 20 лет тюремного заключения.
На следующий день два часа обычных занятий в нашей школе были отменены. Мы должны были «прорабатывать» процесс и приговор. Наша учительница сделала введение в дискуссию, в котором она, конечно, твердо придерживалась сообщений о процессе и появившейся в связи с ним передовой «Правды». В заключение она предложила нам — как это всюду делалось в эти дни — «выразить свое мнение». Результат, разумеется, известен заранее. Один за другим несколько учеников выразили свое отвращение к преступникам и изменникам, с точным соблюдением официальной терминологии. Затем они выразили благодарность органам безопасности и Верховному Суду за то, что они освободили советский народ от этой накипи.
— Кто‑нибудь хочет высказаться? — спросила учительница.
— Да, — раздался из задних рядов голос одного из учеников. — Я хотел бы добавить, что я не совсем согласен с приговором.
На мгновение класс застыл от ужаса. Все обернулись, чтобы взглянуть на говорившего. Всем казалось, что его судьба решена.
Что он — сумасшедший? — думали многие из нас.
Особенно заволновалась, разумеется, учительница. Ведь она была ответственна за всё, что происходило в этот час. Она уже хотела, было, помешать ученику говорить дальше, но неожиданно передумала. Возможно, что она вдруг поняла, что ее могут заподозрить в «замазывании» дела и в связи с этим обвинить в «оказании объективной помощи врагу народа».
Ученик продолжал.
— Я внимательно, от начала до конца, следил за процессом, и нахожу правильным, что эти враги народа, вредители и шпионы приговорены к расстрелу, но, честно говоря, мне совершенно непонятно — почему трое обвиняемых не присуждены к смертной казни, а получили всего по 15—20 лет тюрьмы. Надо было бы расстрелять также Плетнева, Раковского и Бессонова.