— Совершенно все равно, где произойдет конференция и с кем; главное, чтобы она состоялась. Мы должны непременно послать туда наших людей, — говорили одни. К ним принадлежал и я.
— Если они не принимают наших требований, то нечего нам туда ехать, — возражали другие.
С нетерпением мы ждали, каков будет ответ руководства партии. Я был очень рад сообщению, что восточная делегация в составе д–ра Фридрихса (Саксония), д–ра Гюбенера (Саксония–Ангальт), Гёкера (Мекленбург), д–ра Пауля (Тюрингия) и д–ра Штейнгофа (Бранденбург) поедет на конференцию. Но моя радость несколько остыла, когда я узнал, что вместо заболевшего председателя Совета министров Саксонии д–ра Фридрихса для поездки в Мюнхен был намечен его заместитель Курт Фишер. Я знал Фишера по Москве. Если Фишер когда‑нибудь будет иметь в руках власть, я бы не хотел попасть к нему в подчинение», — думал я тогда. Болезнь д–ра Фридрихса в такой момент показалась мне странной, а назначение Фишера, который без сомнения должен был быть чем‑то вроде контролера, не предвещало по–моему ничего хорошего.
Через два дня конференция провалилась.
В центральном органе СЕПГ появилась статья под заголовком: «Бесцеремонность по отношению ко всем немцам в восточной зоне». Оказалось, что представители советской зоны поехали в Мюнхен с твердой директивой. Непосредственно после начала конференции они внесли предложение, чтобы первым пунктом повестки дня стоял вопрос об образовании Германского центрального управления путем соглашения между демократическими партиями и профсоюзами с создания единого германского государства. Это было отклонено представителями западных зон Германии. В ответ на это делегация советской зоны покинула конференции и вернулась в Берлин ни с чем.
Возвращение председателей советов министров земель советской зоны было обосновано тем, что «устроители конференции, злоупотребляя хозяйственной нуждой германского народа хотели добиться своих темных федералистских целей. Для этих враждебных народу махинаций они хотели использовать и представителей восточной зоны».
Прекрасная возможность путем общей конференции председателей советов министров западных зон и советской зоны придти к соглашению была упущена.
В этот же день я пошел в «Дом единства».
— Я вообще больше ничего не понимаю, — сказал мне один сотрудник. — Реальная возможность объединения Германии упущена. А Ульбрихт радуется, как никогда. Он и некоторые другие партработники говорят о большой победе. Можно подумать, что они радуются тому, что конференция провалилась.
Это предположение оправдалось через несколько минут. Я встретил Гиптнера, которого я знал еще со времен «группы Ульбрихта». Он был теперь секретарем Центрального секретариата. Он сиял.
— Это мы хорошо проделали. Это счастье, что так случилось. Но перед этим были некоторые затруднения в Центральном секретариате.
— Затруднения?
— Мы же сначала совсем не хотели ехать, но социал–демократы и некоторые из наших настаивали. Тогда решили выбрать такой путь: мы показали добрую волю, но одновременно эта конференция не состоялась.
Я промолчал. Гиптнер же продолжал с воодушевлением:
— Представь, что случилось. Ульбрихт сообщил на заседании Центрального секретариата, что он говорил с советскими друзьями и они дали ему этот совет. А тут встает один из социал–демократов и заявляет, ни с того, ни с сего, что Мюнхенская конференция — внутригерманское дело и совершенно не обязательно придерживаться советских предложений.
«Абсолютно верно», — подумал я, но не высказал этого Гиптнеру. Гиптнер неодобрительно покачал головой:
— Представь себе только, Вольфганг, такая балда сидит теперь с нами в Центральном секретариате! С такими людьми мы должны вести партию!
— Ну и что же произошло?
— Его, конечно, переголосовали!
«Жалко», — подумал я, но одновременно испугался, что моя оппозиционность шагнула так далеко.
Когда я вернулся из «Дома Единства», к нам в здание отдела обучения — ко мне бросился Фред Ольснер:
— Будет особый вечер политучебы о Мюнхенской конференции. Мы должны срочно разработать экстренную тетрадь. Лучше всего начни сейчас же.
Я медлил.
— Что с тобой? В чем дело, Вольфганг?
— Знаешь, Фред, я плохо разбираюсь в этом вопросе, и, откровенно говоря, мне кое‑что не ясно.
Ольснер посмотрел на меня с иронической улыбкой.
— Ну, ну… уж не принадлежишь ли и ты также к тем, которые получили из‑за этого вопроса политические колики?