Над тем, что в югославской компартии якобы царит «военно–бюрократическая» система, я мог только рассмеяться. Не кто иной, как советская коммунистическая партия, в которой как раз и царит военно–бюрократическая система, которая, вопреки своим собственным уставам, с 1939 года, то есть уже девять лет, не созывает съезда партии, — становится в позу защитницы партийной демократии!
Затем снова шли нападки на югославскую земельную политику, на этот раз из‑за так называемого «левого уклона». Ее обзывали «авантюристической», — а за несколько фраз до этого, — югославским коммунистам бросался упрек в «оппортунистических взглядах».
В общем все это было курам на смех.
«Кто может принять такой документ всерьез или верить в то, что там написано», — думал я. Однако в следующую же минут/у я сам принял его всерьез, правда, не из‑за содержавшихся в нем «аргументов», а из‑за угрозы и предупреждения в конце резолюции:
«Задача этих здоровых сил компартии Югославии заключается в том, чтобы открыто и честно признаться в своих ошибках… или, если теперешнее руководство коммунистической партии Югославии окажется к этому неспособным, снять его и заменить новым интернационалистическим руководством коммунистической партии Югославии».
Это было ясно сказано — даже слишком ясно. Единственная страна в Европе, в которой за последние 20 лет произошла победоносная революция и во главе которой стояла коммунистическая партия, должна была быть приведена в повиновение. Мне было сразу понятно, — для этого я уже достаточно хорошо знал советскую политику, — что дело заключалось совсем не в содержавшихся в резолюции обвинениях, а в том, что югославские коммунисты, очевидно, вели до некоторой степени самостоятельную, собственную политику.
С первой же минуты я с твердым убеждением встал на сторону оклеветанных и обвиняемых югославских коммунистов и против тех, кто представлял резолюцию Коминформа.
Я был не одинок. В этот день я, к счастью, был занят лишь в предобеденные часы и после обеда поехал в Берлин, чтобы повидать друзей. Берлинская блокада, начавшаяся в эти же дни, почти не упоминалась в наших разговорах, хотя все они происходили в Берлине.
Все вертелось вокруг одного вопроса: что будут делать югославы? Подчинятся ли они и признают несовершенные ими ошибки, капитулируют ли перед недвусмысленными, массированными угрозами? Или найдут в себе мужество противостоять этой резолюции? Многие, сменяясь, дежурили у радиоприемников, чтобы ничего не пропустить: они ждали ответа Югославии.
— Лишь бы они не подчинились! — было лейтмотивом всех разговоров среди доверявших друг другу людей. Вечером пришла моя подруга Ильза из Центрального «Дома Единства».
— В стеклянном дворце — как в пчелином улье. Все страшно возбуждены. Некоторые симпатизируют югославам. Надо надеяться, что они устоят!
Снова сели мы к радиоприемнику. Прошло полчаса, час… Наконец мы услышали голос диктора Би–Би–Си: «Центральный комитет коммунистической партии Югославии отклонил обвинения Коминформа, как необоснованные».
Еще никогда я не был так наэлектризован каким‑либо сообщением.
Радиостанция Би–Би–Си сообщала, что ЦК югославской компартии собрался, опроверг обвинения одно за другим и заявил, что он не собирается признавать ошибки, которые Югославия никогда не совершала.
Мы еле сдерживали свою радость. Наконец‑то, наконец нашлась партия, у которой хватило смелости противоречить сталинскому руководству!
Но сразу же возникли и опасения.
— Смогут ли югославы держаться? Дело, ведь, наверняка не остановится на резолюции.
— Может быть, Болгария или какая‑либо иная страна народной демократии перейдет на сторону Югославии, может быть, Польша. Может быть, дело дойдет до внутренних разногласий в компартиях стран народной демократии.
До поздней ночи мы обсуждали этот животрепещущий вопрос и пытались поймать радио Белград, но в тот вечер нам это не удалось. В ближайшие дни мы узнали, что были не единственными, взволнованно сидевшими у радиоприемника, чтобы выяснить все обстоятельства того невероятного факта, что одна из коммунистических партий опротестовала резолюцию Коминформа и, таким образом, противостояла Сталину.
Нам все еще недоставало главного звена в цепи: у нас не было полного текста югославского ответа Коминформу. Некоторые оптимисты надеялись, что газеты Социалистической единой партии Германии опубликуют югославский ответ. Их ожидало, конечно, разочарование. Мы начали покупать все газеты, которые можно было в те времена получить в Берлине и слушали все западные радиопередачи. К сожалению они лишь резюмировали события.