Думая о его деятельности, я со смешанным чувством посмотрел на его дом.
Мой югославский знакомый выглядел невыспавшимся, утомленным, почти больным. Прошедшие со времени вынесения резолюции Коминформа две недели наложили на него свой отпечаток. Когда он узнал, что я принадлежу к тем ответственным работникам, которые не только сомневаются в правильности резолюции Коминформа, но начисто ее отрицают, он дружески протянул мне руку. Мы порывисто обнялись.
— Через несколько недель, 29 ноября, годовщина нашей революции. В этот вечер мы устроим в нашем посольстве прием и я был бы очень рад, если бы ты мог принять в нем участие.
Я принял приглашение.
Когда я в конце следующей недели приехал из Высшей партийной школы домой на свою квартиру в Панкове, там ждал меня приятный сюрприз. Пришел пакет из Швейцарии. Я с любопытством вскрыл его. В нем было несколько толстых брошюр на немецком языке: речи Тито и Карделя, а также другие материалы V съезда Коммунистической партии Югославии, который состоялся в Белграде через несколько недель после разрыва с ВКП(б).
В те дни ничто не могло меня обрадовать больше, чем этот пакет. Несколько минут спустя я погрузился в чтение брошюр.
Вдруг в дверь резко постучали. Я вздрогнул. Это было в первый раз, что я в Восточном Берлине испугался стука в дверь.
Но испуг мой был напрасен, за дверью стоял случайный посетитель.
Вернувшись на свою казенную квартиру в Высшей партийной школе, я тщательно убрал и запер полученные брошюры и имевшиеся у меня с прежнего времени бюллетени Танъюг. В первый раз я сознательно прятал что‑то от партии. Ни в малейшей степени я не чувствовал себя при этом виноватым, так как я знал, что югославские коммунисты были правы, а Коминформ — неправ. В этом вопросе я не признавал более никаких попыток оправдания. Мое отношение уже определилось.
Заявление партийного руководства от 3 июля и подробное разъяснение от 29 июля были не концом, а лишь началом большой кампании против югославских коммунистов и против «титоизма».
По этому вопросу в сентябре 1948 г. был созван чрезвычайный пленум Центрального Комитета. Это был XIII пленум и единственной целью его было осуждение югославских коммунистов. Резолюция Коминформа снова — вот уже во второй раз — верноподданнически приветствовалась в официальном коммюнике и было прокламировано полное согласие по всем вопросам с Советским Союзом.
После пленума была опубликована длиннейшая резолюция под широковещательным заголовком «Теоретическое и практическое значение резолюции Информационного бюро о положении в Коммунистической партии Югославии и уроки из этого для СЕПГ».
Льстиво благодарило партийное руководство СЕПГ «Политбюро ВКП(б) и лично товарища Сталина» за то, что они «своевременно вскрыли ошибки компартии Югославии». Примитивная и лживая резолюция Коминформа называлась «блестящим вкладом в теорию марксизма–ленинизма», а в порядке самокритики отмечалось, что «в СЕПГ до сих пор недооценивается значение документа Информационного бюро коммунистических партий» и «лишь в некоторой части партийного руководства и на отдельных общих собраниях членов партии вопрос обсуждался и приняты резолюции». Резолюция клеймила «явления отступления перед идеологией врага» (под этим подразумевались заявления югославских коммунистов) и констатировала, что было сделано «недостаточно, чтобы ознакомить членов партии с опытом борьбы за социализм в Советском Союзе и с уроками из истории ВКП(б), с ведущей ролью Советского Союза в борьбе за мир и против империализма и с освободительной ролью Советской армии».
И, наконец, у меня было отнято последнее, что еще связывало меня с партией: теория особого германского пути к социализму. Марксистский тезис об особом германском пути к социализму был осужден следующими словами:
«Центральный Комитет партии констатирует, что в СЕПГ также существуют «теории» об «особом германском пути» к социализму… Попытка искать особый германский путь к социализму повела бы к пренебрежению великим советским примером».
Многие видные ответственные работники партии высказались сразу же по поводу этой новой «линии». Аккерман, с именем которого была связана теория об особом германском дуги к социализму, пока что молчал. Но 24 сентября он нарушил свое молчание и опубликовал — без сомнения против своего убеждения — развернутую статью под заголовком: «О единственно возможном пути к социализму». В ней он отказался от своей марксистской концепции особого германского пути к социализму: