22 ноября 1948 года меня постигла неожиданная неприятность. В вестибюле главного здания Высшей партийной школы был вывешен новый номер стенгазеты. В ней я увидел статью под крупным заголовком «Югославия и товарищ Леонгард». Я подошел ближе и прочел следующие строки, подписанные Рудольфом Фриче:
«При участии преподавателей и курсантов в нашей школе были основательно продискутированы ошибки Коммунистической партии Югославии, была внесена ясность в недостаточно четкое или ложное отношение к этим вопросам и таким образом достигнут единый взгляд на проблему.
Основой нашей дискуссии послужила резолюция Информационного бюро, а также резолюция Центрального секретариата СЕПГ.
Можно было бы считать дело законченным, если бы при всех обсуждениях здесь в школе, не только мною лично, но и другими товарищами не было замечено отсутствие соответствующего заявления со стороны товарища Леонгарда.
Я вспоминаю один из докладов товарища Леонгарда, в котором он, на основании своего богатого опыта и хороших знаний, обрисовывал положение в Югославии. В убедительных выражениях он рисовал нам достижения югославского народа и Тито. Работу Коммунистической партии Югославии представлял он как некий шедевр. Югославия двигалась по пути к социализму впереди всех стран народной демократии. Но достаточно. Я перечисляю все это не затем, чтобы вытаскивать на свет давно позабытое. Однако для нас всех, в том числе и для товарища Леонгарда, было бы весьма ценным, если бы мы услышали из его уст ясное и недвусмысленное самокритическое мнение, отсутствие которого до сих пор мы так болезненно ощущаем».
Мне стало сразу ясно, что курсант Рудольф Фриче с факультета экономики написал эту статью не по собственному почину. Это был предупредительный «холостой» выстрел сверху. Тенденция его была совершенно ясна. Я должен был заняться самокритикой. Что мне было делать? Я неустанно об этом думал. Целыми днями эта проблема сверлила мой ум.
В конце концов я сочинил ответ, — лишь в несколько строк, — в котором я указывал, что югославская проблема слишком сложна, чтобы разбирать ее в краткой статье в стенгазете. Я готов, однако, говорить на эту тему перед интересующимися товарищами.
Я принес свою заметку одному из редакторов стенгазеты. Он быстро пробежал ее и сказал, окинув меня скептическим взглядом:
— Ты думаешь, что они этим удовлетворятся, товарищ Вольфганг?
Особое ударение на словечке «они» заставило меня насторожиться. Вскоре мы с редактором стенгазеты углубились в живое обсуждение и я заметил, что и он в югославском вопросе страдал «политическими коликами». Этот редактор был молодой коммунист из Западной Германии, носивший в Высшей партийной школе имя «Вундерлих». В действительности его имя было Герман Вебер[25].
Статья в стенгазете показала мне, что против меня будут приняты новые меры, если я немедленно и решительно не выскажусь за резолюцию Коминформа. Но в этом вопросе для меня уже не было компромиссов и оправданий. И я начал готовить все для бегства в Югославию.
Через несколько дней, 29 ноября, в югославском посольстве в Западном Берлине был прием в честь национального праздника.
Я получил приглашение.
Принимая приглашение я подвергался немалому риску, так как следовало предполагать, что на приеме будут также советские представители, но я хотел показать югославам, что в конфликте между Коминформом и Югославией стою на их стороне.
На приеме присутствовали дипломаты всех не–советских стран и несколько советских представителей. Никто из гостей не подозревал, что среди них находился оппозиционный ответработник СЕПГ и преподаватель Высшей партийной школы имени Карла Маркса. Разумеется, я не выявлял себя ни малейшим намеком. Если у буфета или в небольших группах нельзя было избежать разговора, то я говорил по–английски, а с югославами по–русски.
Приблизительно в полночь дипломатический прием был окончен.
— Останься ненадолго, поговорим еще, — сказали мне.
Поскольку остались свои люди, настроение было прекрасное. Мы сидели небольшими группами. Вдруг один югослав встал и произнес несколько сердечных слов о революции и о предстоящей борьбе. Он с презрением говорил о коминформовской клевете и тут я впервые услыхал слова, которые мне так часто пришлось затем слышать в Югославии: «Истина мора победити» («правда должна победить!»).
25
Герман Вебер через несколько лет после меня также порвал со сталинизмом и живет сейчас в Германской Федеративной Республике Оригинал стенгазеты с нападками на меня находится у него.