Мы понимали, что это шутка, но никто не решался ответить. Еще потом забот не оберешься …
— Да это же совсем просто!
Прежде, чем мы успели опомниться он снова подошел к доске и подчеркнул третью букву каждого имени. Продолжая смеяться он показал нам неожиданный ответ:
MUSSOLINI
HITLER
CHAMBERLAIN
DALADIER
CHIANGKAISHEK
MANNERHEIM
С начала 1940 года ходили слухи, что скоро отношения с Германией станут еще теснее. Поговаривали даже о возможности военного союза между Германией и СССР и многие москвичи этому верили.
В середине февраля 1940 года было восторженно встречено заключение нового экономического соглашения между гитлеровской Германией и СССР. Статьи об империалистических планах мирового господства Англии и Франции чередовались с пространными выдержками из речей Гитлера. 26 февраля 1940 года — эту дату я запомнил точно — «Правда» преподнесла удивленным советским читателям страницу, на которой, рядом с пространными выдержками из речи Гитлера, красовалась подробная статья о Коммунистическом манифесте.
Все чаще на страницах советской печати ответственность за войну возлагалась на Англию и Францию. «Шесть месяцев длится война за мировое господство, развязанная английскими и французскими империалистами. Но англо–французские империалисты не смогли осуществить своих планов передела мира. Чтобы выйти из тупика, они готовятся к новым авантюрам, стремясь превратить теперешнюю империалистическую войну в новую мировую войну», — писала «Правда» в начале марта 1940 года. И эта новая «линия» вдалбливалась в головы советского населения на бесчисленных собраниях.
В начале апреля «Правда» опубликовала длинные выдержки из так называемой «Белой книги министерства, иностранных дел» гитлеровского правительства, снабдив их сочувственными комментариями. Оправдывалось даже нападение Гитлера на Данию и Норвегию: «Мероприятия Германии в этом деле были необходимы… Утверждают, что Германия действиями в Скандинавии нарушила принципы международного права, превратив пакт о ненападении с Данией в клочок бумаги… Однако, сегодня, после того, как Англия и Франция сами нарушили суверенитет скандинавских стран, нанеся вред интересам Германии и вызвав тем самым ее контрмеры, издавать лицемерные вопли о правомерности или неправомерности немецких действий означает не что иное, как ставить себя в смешное положение».
Теперь уже нельзя было сомневаться в том, что официальная линия сошла с позиций абсолютного нейтралитета; сближение с гитлеровской Германией становилось с каждым днем нагляднее.
В первые дни после заключения пакта политика абсолютного нейтралитета пользовалась всеобщим одобрением. Произошедшие же теперь перемены вызывали у многих сомнения. В одном московском вузе некий студент осмелился даже открыто высказать общие сомнения.
Это произошло после лекции по марксизму–ленинизму на тему о справедливых и несправедливых войнах. Доцент говорил о различии между войнами справедливыми и несправедливыми. Справедливые войны не могут быть войнами завоевательными, это освободительные войны во имя защиты народа от внешнего нападения, против попыток порабощения, или же во имя освобождения народа от капиталистического рабства или колониального гнета. В противоположность им, несправедливые войны носят завоевательный характер. Они способствуют захвату чужих стран, порабощению других народов. Он проанализировал различные известные из истории войны и закончил лекцию указанием, что задачей марксизма–ленинизма является анализ характера каждой войны и соответственно с этим определение своего отношения к ней. Как обычно, после окончания лекции лектор предложил студентам задавать вопросы. Один из студентов попросил слова:
— Товарищ доцент, несколько дней тому назад Германия начала военные действия против Дании и Норвегии, которые, как сообщила «Правда», были необходимы. Каков же характер этих военных действий? Можно ли назвать их справедливой войной? Следует ли тогда считать, что Норвегия и Дания ведут несправедливую войну?
Зал замер.
Доценту было явно не по себе. Но он вышел из положения, заявив, что к подобным проблемам нельзя подходить формально и схематически, что их надо рассматривать во взаимосвязи с большими историческими процессами. Попытка квалификации на справедливые и несправедливые войны в данном случае была бы ненаучной постановкой вопроса, и что поэтому не может быть прямого ответа на подобный вопрос.
В то время как среди студентов, да, вероятно, и в других слоях населения, высказывались сомнения в правильности «линии», я не без удивления констатировал, что новая линия по отношению к фашистской Германии влияла на общественное мнение и в другом направлении. Так, проходя как‑то утром мимо газетного киоска, я услышал разговор двух скромно одетых мужчин. Они рассуждали о войне в Западной Европе.