— С каких пор Вы живете в Советском Союзе?
— С 1935 года. С 1936 года я находился в детском доме «шуцбунда», а в 1940 году я стал студентом.
— Где Вы учитесь?
— В Московском государственном педагогическом институте иностранных языков.
— Вам придется прервать Ваше учение. Мы получили указание переселить в Кзыл–Орду на срок войны всех живущих в Москве немцев. Это лишь необходимая мера предосторожности. После окончания войны Вы сможете опять вернуться в Москву.
Тем временем его помощник взял мое удостоверение личности и вернул его с большой красной печатью, на которой значилось, что владелец этого удостоверения имеет право проживать только в Кзыл–Ординской области, Казахской ССР.
Вскоре выяснилось, что подобную пометку получили все.
Итак, мы вскоре встретимся в Кзыл–Ординской области Казахской Советской Социалистической Республики!
День отъезда в Кзыл–Орду нам должны были сообщить заблаговременно. Нам разрешалось брать с собой мебель и багаж весом до 1000 кг. Молодые рабочие и студенты только улыбались над такими указаниями. Ведь наше имущество можно было легко уложить в один–два чемодана!
В течение многих дней переселение в Кзыл–Орду было главной темой разговора среди немецких эмигрантов. Немедленно возникли слухи, что Коминтерном или представительством немецкой компартии в Москве составляются списки тех товарищей, присутствие которых в Москве считается необходимым.
Я тоже решил попытать свое счастье. Из работников Коминтерна я близко знал только троих: редактора на Московской радиостанции Ганса Мале, представителя австрийской молодежи Вилли Финка и молодую сотрудницу Коминтерна Лею Лихтер, работавшую при Гитлере в западной части Германии в первой совместной подпольной группе католиков и коммунистов и занимавшейся теперь немецкой молодежью в Москве.
Мне удалось связаться с Леей.
— Тебе везет. Поскольку тебя хотят использовать при Московском радио, тебя внесли в список тех товарищей, которые получат разрешение остаться. Список был сегодня подписан и на днях тебя уведомит об этом милиция.
Через несколько дней я действительно получил уведомление и с радостным чувством отправился в милицию.
Начальник милиции прочел бумагу, тщательно сверил ее с каким‑то списком и молча забрал мое удостоверение личности, на которое еще несколько дней тому назад была поставлена печать о высылке.
Я ликовал, но начальник милиции не проявлял никакой радости. Он передал удостоверение своему помощнику с указанием выдать мне новый, на этот раз без злополучной печати.
Но тут же он начал меня уговаривать:
— Вы сейчас получите новое удостоверение, дающее вам право оставаться в Москве во время войны. Но на Вашем месте я бы не использовал этого права. Может случится, что через несколько недель Вам все равно придется покинуть Москву, но на сей раз в более тяжелых условиях. Я бы Вам сделал такое предложение. Поезжайте с Вашим новым удостоверением, иными словами уже на добровольных началах, с тем транспортом, на который Вы записаны. По прибытию в Кзыл–Орду Вы предъявите Ваши документы начальнику транспорта и у Вас будет возможность выбрать себе самому местожительство, где Вы одновременно сможете продолжать учение.
Такое предложение было неожиданным, но оно мне показалось вразумительным.
Тем временем начальник милиции просмотрел мое личное дело.
— Вы учитесь в Московской институте иностранных языков? Разве Ваш институт не эвакуируется? — спросил он меня.
— Насколько я знаю, его должны перевести в Казахстан, в Алма–Ату.
— Видите, как все удачно складывается. Вы можете проехать с транспортом до Кзыл–Орды, а оттуда двигаться дальше на Алма–Ату.
Доводы начальника милиции меня убедили. Возвращаясь в студенческое общежитие, я принял решение. Имея свое новое удостоверение личности я не подлежал насильственному переселению. Но я мог ехать с транспортом добровольно. Из города Кзыл–Орда я смог бы продолжить свой путь к тому месту, куда будет переведен мой институт. Запретить мне никто не сможет, поскольку я не принадлежал больше к группе, предназначенной к переселению.
Все казалось ясным, как Божий день, и в этот сентябрьский день 1941 года я твердо был уверен, что произойдет так, как описал мне начальник милиции. Я и не подозревал, какие горькие разочарования мне придется испытать уже через несколько недель.
Несколько дней спустя мы получили извещение, что день нашего отъезда назначен на 28 сентября. Наступило время прощаний и сборов. В институте царила возбужденная атмосфера, так как переселению подлежало не малое количество студентов.