23. Мне не нравится революция
Финляндия не осталась в стороне от набирающего силы военного противостояния: Германия — прочий мир. Условность этого противопоставления выражалось в том, что в конечном итоге каждая страна, даже Турция, оказывалась лицом перед прочим миром. И только части этого мира, в зависимости, союзные они или враждебные, могли повернуться к этому «лицу» либо своим задом, либо же передом. Каждое государство блюло свой интерес, получалось это у него или нет. Каждый, вообще-то, умирает в одиночку — закон джунглей.
Тойво не достиг еще призывного возраста, поэтому воевать его никто не отправил. Добровольцем ломиться под пули у него не возникало никакого желания. Вообще, любые пафосные речи, которые толкали разномастные агитаторы, вызывали в нем легкую тошноту. Вероятно, потому что сам сопровождал некоторых пламенных ораторов — никто из них не верил в свои проповеди ни на грош. Циничные люди, в общем-то, шли буйствовать перед народными массами. Циничные, как врачи — вы помрете, так что с того? Все помирают. Сострадательных «докторов» на трибунах не встречалось.
И самое неприятное то, что народ велся. Ну, может быть, и не народ вовсе, но та толпа, что слушала агитатора, готова была идти строго в указанную ей сторону. Встречались, конечно, среди слушателей и провокаторы. Монархисты внедряли своего человечка на собрание, проводимое ЭсДеками (социал-демократами, подозреваю), те — впихивали специально обученного критика к анархистам и так далее. В задачу Тойво и его бригады входило, присутствуя на многолюдном сборище, незаметно выявить и нейтрализовать «клеветника». Способы для этого существовали самые разные.
Если человек чуть чаще оглядывается по сторонам, передвигается в толпе, выискивая наиболее удобную позицию для того, чтобы его голос оказался слышим всеми собравшимися, а не только ближайшими соседями по митингу, проводит дыхательную гимнастику, открывая и закрывая, как рыба, рот — значит, наш клиент. Ему по барабану, что там оратор вещает. Он подготовился заранее, выучил свою реплику назубок и сейчас откроет свою пасть.
Коли провокатор — тщедушный мужичонка, либо, вообще, женщина, то ему или ей в момент наивысшего желания вставить свое слово нужно невинно отдавить ногу. Тогда рвущееся наружу выражение «демократический плюрализм» все-таки вырывается, но уже в виде мата. В самом деле, в нынешнее время не найти джентльмена, который бы, наступив в темноте на кошку, обозвал бы ее «кошкой».
В случае же, следует отметить — крайне редком, провокатор — уверенный в себе здоровяк, нужно его как следует оскорбить прямо на ухо. Сказать: «Закрой рот — трусы видать» и бежать прочь. Сильные люди очень обижаются, когда на них кто-то пытается обзываться. У них сразу же пропадает все желание заниматься громкой демагогией, зато возникает желание наказать обидчика. Поди, попробуй, догони его в толпе.
Лотта все же приехала в Гельсингфорс. Своими действиями в лотте девушки приносили гораздо больше помощи, нежели шюцкоровцы. Они работали в тыловых госпиталях сестрами милосердия, не получая за это ни копейки. Разве что имели доступ к бесплатному спирту и мылу. И то, и другое обладало отличными меновыми качествами.
От былого изобилия экономического подъема не осталось и следа. Даже продукты питания становились не по выбору, а по тому, что есть. Чтобы, конечно, съесть. Словом, не до жиру, быть бы живу.
Время, прошедшее после их последней встречи, нисколько не изменило Лотту. Она не сделалась лучше, но и не стала худшей. Она была все такая же красавица со светло-каштановыми волосами и огромными глазами. А Тойво опять выглядел, как болван. Впрочем, наверно, так положено до определенного момента, когда обязанности перед предметом воздыхания, вдруг, обретают еще и права. Право Тойво на Лотту и право Лотты на Тойво.
Они провели все время вместе. Антикайнен больше не дарил своей девушке цветок-каллу, он поступил более приземленно: подарил обратный билет на поезд, упаковав его в разукрашенный херувимами конверт и сопроводив вручение охами-вздохами — «не уезжай, побудь со мною». Лотта смеялась, но шуточки типа «не успела приехать — ты уже обратно отправляешь» не отпускала.
Где-то далеко бушевала война, где-то поблизости ее подпитывала всякая разная, некогда — мирная — промышленность, где-то умирали люди, где-то на этом наживали состояния другие люди, где-то рушились надежды, где-то возрождались надежды. Получали свой первый боевой опыт будущие писатели «потерянного поколения» — Хемингуэй, Ремарк и другие. Готовился завоевать стратегический для Дарданелл пункт Галлиполи объединенный австралийский корпус, да турки вовсе не собирались его сдавать (кстати, парням с родины кенгуру так ничего победоносного и не удалось в этой войне). Болота под Пинском еще не приняли в себя столько русских солдат. А иприт еще не выел столько французских и английских глаз. Война только делала свои первые шаги, но они уже были чудовищны по степени разрушительности.