— Он же ничего еще не сделал!
— Да, несправедливо. Но жизнь вся такая — несправедливая. И если бы ты знал, что натворил… или может здесь натворить Адольф Гитлер, ты бы меня понял.
В такие моменты Федору становилось чрезвычайно неуютно. Друг — умный, порядочный, великодушный человек. Таким он представлялся большую часть времени. Но изредка вдруг взрывался, и из него фонтанировала безудержная злость. Если он вспоминал Холокост, Дрезден, Хиросиму, Хатынь, Беслан, Норд-Ост (о некоторых успел рассказать, а часть этих названий для Федора была пустым звуком), Друга колотило. Как он признавался — от бессилия что-то изменить, на что-то повлиять.
И вот переселение в альтернативный мир вдруг такую возможность предоставило хотя бы в какой-то степени. По словам Друга, в Первую мировую войну в его реальности погибло свыше десяти миллионов человек. Здесь войны начала века унесли сотни тысяч. «Всего-то сотни тысяч»… Это тоже много, очень много людей!
И началась новая франко-германская война. В нее не втянуты Россия, Австро-Венгрия и Великобритания, они вмешиваются, но не воюют напрямую. Пока. Друг уверен: достаточно небольшого толчка, и Первая мировая разгорится и тут. Тогда сбудутся слова, сказанные Циммерману в табачной мгле припортового кабачка: увидел врага — стреляй. И пусть нет никакой ненависти к французу, попавшемуся на мушку. Точно также в подобной ситуации сам Федор без малейшей паузы нажал бы на спуск, увидев в прицеле Отто. Причем лишь потому, что сам — русский, сражающийся за Россию, а противник — немец.
Вызванного в Петроград полковника Игнатьева ждал жестокий разнос. Ожидал Алексей Алексеевич совершенно противоположного. В целом его работа во Франции оценивалась как успешная. Русская разведка сыграла немалую роль в подковерных играх, подтолкнувших Французскую Республику к войне с Рейхом. Причем в довольно невыгодных внешнеполитических условиях, когда Британия и Россия не обещали прямой военной помощи.
С марта эпицентр шпионской борьбы сместился в Австро-Венгрию. Русским резидентам было предписано всячески поддержать восстание мадьяр. И полковник ждал перевода на восточный невидимый фронт, дающий перспективу роста до генерала — из-за грандиозности решаемых там задач.
Пока между Будапештом и Веной завязались нешуточные бои, остановился поток венгерской нефти в Рейх, как и румынской по Дунаю. Если удастся массовая забастовка железнодорожников Чехии, то немцы полностью лишатся нефти и нефтепродуктов из Восточной Европы. Значит, аэропланы останутся на земле, бронеавтомобили и артиллерийские тягачи — в гаражах. Правда, используются паровые вагены, но запас их хода удручающе мал. К примеру, лучшие английские грузовики, называемые стим-трак и сжигающие уголь, проезжают не более тридцати миль на одной заправке топлива и воды. Гамбургский паровой трактор «Ганомаг» — даже менее десяти километров. В эпоху, когда магия постепенно отходит на второй план, а на поле битвы преобладает война пушек и моторов, из германской пасти будет вырван самый длинный и острый клык. К тому же Австро-Венгрия развалится, ее бывшие мадьярские и славянские провинции не будут более представлять опасности для России…
Но все это произойдет без участия Игнатьева.
В свежепостроенном угловатом здании штаб-квартиры российской военной разведки, отныне именовавшейся Главным разведывательным департаментом Генштаба РИА и расположенном на шестом километре Петергофского шоссе, первую стружку с полковника снял новый глава департамента генерал-полковник Татищев. Сверкая золочеными пушками на эполетах, этот артиллерийский полководец явно был результатом массовых перемещений по окончании германской и австрийской компаний, когда армия сокращается, генералов девать некуда, а обижать — нельзя. Такие руководят, не вникая. Татищев выдал залп обвинений в духе «черт знает что!», «высочайшее недовольство результатами!», «потрудитесь немедленно исправить, иначе…», свидетельствовавших о том, что пушкарь не особо в курсе, в чем состоит провинность Игнатьева.
Его заместитель Проничев, теперь прямой начальник «проштрафившегося», внес ясность. Подхватив Игнатьева, разогретого первой выволочкой, увлек полковника к себе в кабинет.
Как и у шефа департамента, его украшали два непременных портрета: императора и всероссийского героя — покойного князя Юсупова-Кошкина. Первый символизировал верность обитателя кабинета престолу, второй — единство с российским народом, герой из которого, простецкий на вид, добился высот, но не почил на лаврах, а сложил голову в борьбе за Отечество.