Для них Юлия и постаралась:
Она коротко пересказала смысл пушкинских слов по-немецки.
— Хоть бы наш Юрген в кого-нибудь влюбился! — вздохнула Магда. — Парню восемнадцать скоро, вымахал как фонарный столб, а девушек сторонится, стесняется.
— Не заметила в нем застенчивости, — улыбнулась Юлия. — Скорее — наоборот. Уверен в себе. В нем чувствуется сила.
— Наверно, это вы его вдохновили, фройлян Джулия! — засмеялась Роза. — Он на вас так таращился!
— Да что вы говорите! Я для него — древняя старуха. Найдет себе моложе и красивее.
Немки наперебой принялись увещевать, что «старуха» — самое неподходящее слово для прекрасной русской. А потом маленькая София, после маминых уговоров, тоже выступила. Спела песенку, правда — не по сезону, новогоднюю. Немецкую народную, про елочку с зелеными иголочками:
Потом Юлию отправили спать. Темно, керосин нужно экономить, лампы придется тушить.
Несмотря на усталость и избыток впечатлений минувшего дня, она долго не могла уснуть.
Конечно, немцы — очень разные. Не все такие, как семья Грюн. Разнузданные бандиты на улицах Гамбурга им не чета, хотя они еще не главное зло. Были и те, кто посылал громадные полчища захватывать российские и французские города, убивать… Но ведь в серых солдатских шинелях на передовой — такие же простые люди, как отец Юргена, Розы и Софии. Наверняка — достойный человек, коль вырастил таких детей.
И именно такие становятся первыми жертвами любой войны.
Найти бы Федора… И чтобы он был жив. Пусть главный мужчина в жизни Юлии Сергеевны изобретал смертоубийственное оружие, именно он мог предотвратить новую войну. Просто доказав кайзеру, что тот ее не выиграет.
Тогда Пауль Грюн вернется домой и больше не будет призван на фронт.
Над Гамбургом не появятся аэропланы с французскими бомбами.
Война — первопричина хаоса, творящегося сейчас на улицах Гамбурга. Прекратить ее, и немецкие рабочие сами постепенно наведут порядок.
Утром ее разбудил стук в дверь. Юлия натянула одеяло на подбородок.
— Да?
Вошел Юрген, вернул газетную вырезку.
— У меня неважные новости, фройлян Джулия. Почти все бывшие остарбайтеры «Ганомага», получившие германское подданство, убыли по мобилизации — в рейхсвер или на учения фрайхора. Мне сообщили, что в Гамбурге остался только один из этих фольксдойче, некто Клаус Вольф, — он ткнул ногтем в фотографию мужчины, безумно похожего на Федора, и сердце Юлии Сергевны забилось подстреленной птицей. Но потом камнем ухнуло в пропасть. — Он ранен и лежит в госпитале Святого Мартина. Не уверен, пропустят ли к нему.
Сдержав бурю эмоций, Юлия спросила только:
— Но ведь можно спросить, узнать?
— Можно. Мой завод все равно закрыт из-за забастовки. А я не штрейкбрехер, — Юрген вдруг нагнулся, его глаза оказались на одном уровне с глазами барышни и очень близко. — На фотографии в газете — тот, кого вы искали?
— Не знаю… Очень хочу надеяться. И чтоб он поправился!
— Из-за него вы приехали в объятый мятежом Гамбург? Хотелось бы, чтобы когда-нибудь нашлась женщина, готовая ради меня на такой поступок. Я выйду, вы оденетесь. Выпьем чаю и пойдем в госпиталь, — в дверях он добавил: — Я искренне завидую этому Вольфу. Хоть зачем-то при первой встрече вы назвали его Гансом.
Глава 5
Полицаи всех стран и народов в чем-то похожи. Этот представился шефом криминалполицай южного округа Гамбурга Хайнцом Айзенманном. Он отличался, по мнению Федора, наглостью, чрезмерной даже для фараона. Наглым был даже его бесформенный мясистый нос с вывернутыми ноздрями, смотревшими на собеседника как еще одна пара глаз, когда Айзенманн откидывал голову назад.
— Вижу, разговор у нас не получается, герр Вольф, — прогнусавил полицай. — Я вынужден повторить вопрос. С какой целью вы прибыли в Рейх?
— Точно — не с целью быть подстреленным на темной улице Гамбурга. Как там дела с розыском напавшего на меня преступника?