Они разговаривали в прозекторской. Госпиталь был переполнен пострадавшими в уличных беспорядках. Федор как легкораненый получил матрац на полу в коридоре — койки для него не нашлось. Ранение действительно было не тяжелым. Пуля задела бок, пройдя между локтем и ребрами. Но пока патруль помог добраться в больницу, вытекло много крови. Перевязки ждал еще часа четыре! Лекари с ног сбивались, толком даже не сортировали прибывших. Если бы обработали рану быстро, удалив волокна ткани и продезинфицировав, госпиталь стоило бы покинуть сразу, как наложили швы. А так к потере крови прибавилось воспаление.
На следующий день прибыл ушлый Айзенман и, добившись уединения с Федором, принялся выворачивать из него душу. О поисках стрелка носатый даже не помышлял.
— Бросьте, Вольф! Под описанные вами приметы — худой, невысокого роста, темноволосый, с хромотой на правую ногу, подойдет половина мужчин Гамбурга. Тем более лица не запомнили. Вас не убили — радуйтесь! А пока давайте еще раз пройдемся по вашей истории.
Когда Федор повторил, чтобы отцепиться, и дошел до момента покушения, Айзенман уточнил:
— Вы говорили, что человек с пистолетом что-то вам сказал?
— Не говорил. Но, похоже, вы осведомлены лучше меня. В том числе, что у преступника был пистолет, а не револьвер.
— Тут я ни в чем не могу быть уверен, — парировал инспектор. — Пуля прошла навылет, не определить, из какого оружия стреляли. Что же касается слов, то редко кого убивают просто так, словно собаку. Говорят «жизнь или кошелек». А если кто-то хотел прикончить именно вас, непременно скажет: умри, Клаус!
— Он назвал другое имя.
— Какое же?
Федор мог прервать диалог в любой миг, сославшись на слабость и температуру. Но полицейский наверняка знал что-то важное. Пришлось продолжить неприятную и опасную игру.
— Он назвал русскую фамилию «Кошкин». Так, будто бы окликнул меня.
— Он принял вас за Кошкина?
— Я не знаю. И, тем более, кто этот Кошкин.
Айзенманн изобразил веселье.
— Ну же, Клаус! Кошкин — главный герой войны с Рейхом у русских. Не придуривайтесь. Каждый нужник в Петрограде был обклеен плакатами после его героической гибели. Князь, Осененный!
— Ничем не могу помочь, герр инспектор. В день моего первого и последнего вылета на аэроплане ничего подобного в русских сортирах я не замечал.
— Возможно. Потому что он объявлен погибшим под Ригой ровно в тот день, когда наши отступающие войска подобрали вас точно в том же месте, — Айзенманн приблизился вплотную и положил пятерню на плечо допрашиваемого. — Я не верю в совпадение! Признайтесь, наконец. Вы — Кошкин?
— Да! Признаюсь. А теперь быстро принесите русскому князю коньяку и сигару. Не то проткну ледяной иглой. Или какие там таланты у вашего Кошкина?
Федор стряхнул его руку с плеча.
Полицейский зашипел как кобра, распустившая капюшон. Ударил бы раненого — неизвестно, потому что открылась дверь, и санитар с мятым лицом потребовал срочно освободить прозекторскую.
— Мы еще вернемся к этому разговору, Вольф!
— Добавляйте тогда «ваша светлость». Или «ваше сиятельство». Не знаю как у русских, — бросил Федор вслед.
— Потрясающе! — оценил Друг. — Знаешь, я тобой горжусь. Нет, правда. Когда познакомились, ты едва пару слов мог связать. Перед начальством робел. А сейчас отбрил хама-фараона так, что я аплодирую.
— Не верит он, что я — князь. Но полон каких-то других подозрений. Откуда этот гад на мою голову взялся? Теперь под наблюдением…
— Работаем с тем, что есть. Предъявить ему тебе нечего. Но то, что выстрел был провокацией — практически уже нет сомнений.
— Если он не соврал, и моя физиономия действительно массово расклеена в России, запросто мог кто-то опознать.
— Не унывай! — успокоил Друг. — Такое, наверно, рано или поздно должно было случиться. Доберемся до денег — подрихтуем физиономию. Клаус Вольф исчезнет. Выше нос, ежик резиновый, с дырочкой в правом боку!
— Кто-о-о?!
— Песенка такая была, в моей реальности. Забей. Лучше иди приляг, а то на наш матрац кого-то другого поселят.
Федор двинул по коридору. Естественно, на нем не было ни больничной пижамы, ни шлепанцев. Пальто с дырками от пули он скрутил и сунул под матрац, к голове, чтоб выше лежалось: продавленная подушка для этого не годилась. Так и остался в башмаках, рабочей блузе, штанах, пропитанных запахом жженого металла. Совсем не пара элегантной фройлян, прошествовавшей вперед в сопровождении светловолосого парня кавалергардского телосложения.
— Куда прешь! — донеслось снизу.