— В Рейхе все иначе, — покрутил головой Циммерман. — Наша империя образовалась как союз княжеств. Все князья — могучие маги, оттого власть императора ограничена. У нас есть парламент. Правда, не с такими полномочиями, как во Франции. Одна из самых больших фракций, как ты слышал, социал-демократическая.
— Так почему они не введут социализм постановлением через Рейхстаг? — насмешливо бросил Федор. Ответа не расслышал: евреи снова заиграли громко и пронзительно.
Так и скоротали вечер. Тщедушный Отто окосел с пяти рюмок шнапса. Федор проводил его в район порта, где его семья снимала комнату у другого гамбургского рабочего, сам же поспешил в казарму. Опоздание как минимум повлечет серьезный штраф — десять или даже двадцать марок. Очень много для человека, имеющего миллионы рублей и франков на счетах в различных банках. К сожалению, недоступных в нынешнем положении.
Казарма для фольксдойче, прибывших из России, имела лишь одно преимущество, немаловажное в нынешнем положении, — бесплатность. Постояльцам она обеспечивала условия, куда более спартанские, чем общежитие рабочих Сестрорецкого завода. Койки в три яруса напоминали скорее внутренности линейного корабля парусной эпохи, нежели нормальное жилище. В казарме душно и холодно одновременно. Из-за редкой смены белья и столь же редких походов в баню здесь смердело. Периодически амбре кубрика дополнялось запахом метил альдегида: после уборки им заливали полы здесь и в коридоре, а еще — отхожие места. Глаза от такой дезинфекции щипало несколько часов. О предельной допустимой концентрации отравы здесь никто не задумывался.
Федор прошел в туалетную комнату и разделся донага у рукомойника. Повернул рукоять массивного бронзового крана. Прямо там намылился черным дегтярным мылом, отдающим запахом кузни, смыл пену ледяной водой. Обтерся ношеной рубахой и сменил ее на свежую. Грязную постирал тем же мылом. Сушить придется на спинке кровати. Утром — спрятать, потому что стащат. Не от вороватости — безнадежной нищеты. Остарбайтеры низкой квалификации не зарабатывали и восьмидесяти марок в месяц. Даже если переведутся на 12-часовой рабочий день вместо выторгованного профсоюзом 10-часового, столько не получат.
Относительно чистую и еще влажную сорочку он напялит поверх свежей — так и высохнет. После спрячет в матраце. А что делать? «Все свое ношу с собой», как сказал кто-то из античных мудрецов. Имел в виду другое — с человеком всегда его знания и опыт. Они — главное богатство. Нищему нечего оставить на месте ночлега, имущество вмещается в суму или карманы.
Ледяное омовение смахнуло остатки хмеля. Федор растянулся на койке трезвый как стекло, привычно отключившись от храпа, кашля, кряхтения, сопения и приглушенных проклятий — обычных звуков для ночного помещения с двумя сотнями усталых мужских тел. Когда-то здесь была армейская казарма. С началом войны и перспективой привлечения новых рабочих из оккупированных стран (если верить имперской пропаганде — освобожденных) кайзер отдал пару квадратных километров с жилыми и складскими строениями фирме «Ганомаг»[4] для развития производства в интересах армии. Вторые и третьи этажи коек были приклепаны грубо и наспех. Пехота в свое время довольствовалась одним этажом. Количество отхожих мест и рукомойников осталось прежним, никто не стремился обеспечить фольксдойче удобствами наравне с кадровым рейхсвером.
Зато в этой дыре никто не станет искать князя Юсупова-Кошкина, если вдруг возникнет подозрение, что он выжил.
К обстановке он привык в какой-то мере. Но одновременно надоело ему здесь смертельно. Нищета, грязь, всеобщее уныние. Первый жуткий приступ тоски пришелся на Рождество. Если сравнивать с Россией, немцы просто зажимают праздник! Все бы отдал, чтоб перенестись из приморской прокопченной сыростив Тулу на морозный воздух. И, надев костюм Деда Мороза, войти в дом к заводским друзьям, баловать их детей подарками…
Потом хандра повторялась с завидной регулярностью. Например — сегодня. Когда протрезвел, в памяти всплыл совершенно другой ресторан, а не пошлая припортовая забегаловка. Тот был лучшим в Туле. Именно туда и привел Соколову, подготовившись при ее содействии к экзаменам за курс реального училища и сдав их с первой же попытки. Говорил: «Я хочу отблагодаритьвас, сударыня». На самом деле желал большего. В ресторане, спел для нее романс «Напрасные слова», начинающийся с гениального: «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала…». Закончив, увидал отражение ее чувств в прекрасных синих глазах и понял — у него все же есть шанс!