Во-вторых, часть дворянства, в их числе влиятельные московские тузы, требовала от Александра II «политической компенсации» за утрачиваемую власть над мужиками. Логика примерно такова: прежде помещик богатством, крепостными душами обеспечивал свою относительную независимость от высшей власти; теперь же, лишившись важных привилегий, он совсем беззащитен перед могучим чиновничеством — значит, надо увеличить прямое влияние вчерашних душевладельцев на самодержавное правление, а для того узаконить, сделать постоянными учреждения вроде, скажем, Редакционных комиссий, где высшая власть обязана будет советоваться с дворянством…
А ведь внешне и в самом деле эти проекты выглядят привлекательно: ограничивается всесилие высшей власти! Так, да не так. Тут мы должны вывести еще уроки, преподаваемые российской «революцией сверху».
Дело в том, что в эпоху таких коренных преобразований, как реформы Петра, реформы 1860-х годов (и других, позднейших), верховная власть обычно прогрессивнее, лучше среднего звена. Она дальше, глубже видит интересы правящего класса, сословия, слоя, нежели сам этот слой, эгоистически ограниченный и недальновидный.
Если бы дворянству удалось при подобных обстоятельствах взять под контроль петербургскую власть то, без всякого сомнения, это дурно сказалось бы на ходе крестьянского дела. Так же, как если бы помещикам было дозволено самим решать свои дела с крестьянами…
Уж они порешили бы! Крестьяне были бы куда сильнее обезземелены, куда больше «ободраны», чем это произошло в 1861 году…
Часто и много мы пишем, и правильно пишем, о больших недостатках крестьянского освобождения; о том, что половина земли осталась за помещиками, что в среднем по России у крестьян отрезали одну пятую их прежних владений (а в черноземных губерниях — до половины); что реформа была связана с огромным выкупом, сохранением разнообразных полицейских привязок, контролирующих жизнь освобожденного крестьянина…
Все так. Однако реформа могла быть и много хуже; могла, скажем, явиться на свет в том виде, как она была сначала объявлена в 1857 году, когда за помещиком сохранялось куда больше земли и власти.
Могло быть много хуже, и это очень важно для российской истории…
Правда, мы знаем — революционные демократы, Чернышевский, сначала надеявшиеся на реформу, после пришли к выводу, что «чем хуже, тем лучше»; и если крестьянам почти совсем не дадут земли, скорее произойдет пугачевщина и крах режима.
Иной раз в нашей советской научной литературе авторы солидаризируются с подобным взглядом. И напрасно! Нельзя смешивать острого, сиюминутного политического суждения и широко исторической социально-политической оценки.
Ведь следуя только что обозначенной логике, нужно считать вообще освобождение крестьян реакционным, так как оно «продлило» режим более чем на полстолетия… Не станем углубляться в абстракции и оценим то, что произошло.
Освобождение крестьян, движение России, пусть не по американскому, но хотя бы по прусскому пути капитализма, — огромное прогрессивное событие…
Вернемся к вопросам демократии. На заседании Государственного совета 28 января 1861 года Александр II разрешил свободное голосование о «добровольном» или «обязательном» (то есть государственно предписанном) соглашении между крестьянами и помещиками.
Весы колебались: из 45 голосовавших — 15 были за «добровольность», 17 — за «обязательность», 13 — заняли промежуточную позицию. Однако сановники ясно понимали, что царь будет настаивать на своем и в случае чего присоединится, как уже не раз бывало, к меньшинству (Александр II: «Крепостное право установлено самодержавной властью и только самодержавная власть может его уничтожить, — а на это есть моя прямая воля»). Поэтому семь из пятнадцати противников обязательного надела заранее предупредили, что отрекутся, если царь не склонится к их идеям.
В результате прошла официальная точка зрения…
Так была сокрушена «демократически-реакционная» попытка помещиков отодвинуть государство при освобождении крестьян.
Вскоре были разогнаны и высланы в имения те аристократы, которые требовали отныне дворянского участия в управлении. «Вздор!», «Вот какие мысли будут в головах этих господ» — подобными резолюциями царь отозвался на проекты дворянской демократии.
Одновременно, однако, были не менее жестко одернуты и даже подвергнуты аресту прогрессивные тверские дворяне (А. М. Унковский и другие), которые тоже требовали ограничения самодержавия, но не в пользу крепостников, а путем созыва представительного собрания, где будут участвовать депутаты различных сословий.
Разница немалая! У одних олигархический проект в пользу крепостников-аристократов, у других — конституционный, предполагающий действительно народные интересы. Однако самодержавная власть решительно не принимает попыток быстро ввести как «демократию справа», так и «слева»…
Многие виднейшие деятели крестьянского освобождения, например Николай Милютин, довольно решительно двигая реформу и за то получив от крепостников прозвище «красных» и «коммунистов», возражали против малейшего ослабления самодержавия, усиления политического влияния таких органов, как Редакционные комиссии.
Удивительный российский парадокс, обусловленный, однако, ходом истории, структурой общества!
Отметив, как самодержавие защищало свое право вести реформы сверху, парадоксальную прогрессивность этой защиты, одновременно повторим, что без известной демократизации верховная власть не могла обойтись. Более того, опираясь на дворян и опасаясь их, самодержавие было склонно уравновесить их претензии известным подключением к общественной жизни других слоев населения. Поскольку же (как мы только что видели) с противоположных сторон к ослаблению петербургского всевластия стремились и либералы, и крепостники, то разные формы самоуправления, общественной независимости к 1861 году были неотвратимы…
После 19 февраля
Крестьянская реформа объявлена и реализуется, остальные готовятся.
По уже отмеченной закономерности «верхи» стараются сохранить политическое равновесие, компенсируя движение влево поворотом вправо, а иногда наоборот.
Через несколько недель после манифеста об отмене крепостного права под разными предлогами удаляются в отставку несколько политических деятелей, сыгравших заметную роль в крестьянском освобождении: вместо ненавистного дворянству Ланского — вчерашний крепостник Валуев; удаляется также Н. Милютин; большие замены происходят в министерстве народного просвещения.
После того, как дело сделано, — исполнители отставлены, а крепостникам «брошена кость».
Поскольку крестьяне недовольны (правительство опасалось прямой пугачевщины, которая, правда, не состоялась), поскольку резко усиливается брожение среди студентов и демократической интеллигенции, требующих более решительных реформ и готовых к «революции снизу», власть использует ряд событий, которые совсем по-иному прозвучали, если бы, как во Франции 1789 года, в стране имелись активные, организованные низы (некоторые революционеры-разночинцы позже вспоминали, что в день освобождения крестьян — ходили по улицам столицы, ожидая начала народного мятежа и мечтая к нему присоединиться).
При таких обстоятельствах — и это еще один «исторический урок» — создаются благоприятные условия для провокационного мышления, прямых провокаций: речь идет о поводах для контратаки со стороны лидирующей власти, которые всегда находятся, если нужны.
Впрочем, подобных провокаций еще больше жаждали вчерашние крепостники и временно отступивший аппарат, чтобы остановить или замедлить опасное реформаторство. Весной 1862 года начались знаменитые петербургские пожары, тут же ловко использованные правительством для запугивания одной части общества, изоляции другой. «Зажигателей вне полиции не нашли, а в полиции не искали», — писал Герцен, допуская, что власть сама устроила столь выгодную «иллюминацию», или уж очень охотно использовала подвернувшийся случай… С пожарами совпало появление революционной прокламации «Молодая Россия», написанной группой студентов Московского университета, содержавшихся под стражей за участие в беспорядках: Петр Заичневский и другие арестанты старались в камере сочинить текст похлеще, поэтому вставили туда призыв к поголовному уничтожению всей царской семьи, помещиков и их семей, к кровавому террору в духе 1793 года, ликвидации частной собственности, семьи и т. п. За небольшое вознаграждение солдат-охранник отнес листок с текстом по указанному адресу, его перепечатали в подпольной типографии и распространили во многих экземплярах как раз в момент пожаров.