Разгадка такова: наше цветовое зрение возникло в ответ на естественные особенности кожи, а не наоборот. Наша кожа не менялась для того, чтобы соответствовать нашим глазам, зато глаза менялись, чтобы лучше видеть кожу. Спектральные ее свойства колеблются сегодня точно так же, как и десятки миллионов лет назад, когда цветового зрения вообще не было. Возникновение у приматов цветового зрения означало лишь, что они “установили” в глаза и в головной мозг сенсорное оборудование, предназначенное улавливать издревле присущие коже спектральные колебания, вот и все. Изначально кожа не была полноцветным “дисплеем”.
Каждый второй из тех, кому я излагаю свою гипотезу об эволюционной функции цветового зрения, задает вопрос: “А как быть с теми, чья кожа очень темна? Можно ли увидеть эти цветовые сигналы у них?” Иногда этот вопрос задается в форме академической критики: “В течение какого-то периода кожа у всех людей была очень темной, поэтому если в случае темноокрашенной кожи цветовая сигнализация неэффективна, значит, цветовое зрение не могло возникнуть ради того, чтобы различать оттенки кожи”. В действительности, однако, даже если бы выяснилось, что на очень темной коже цветовые сигналы незаметны, цветовое зрение возникло гораздо раньше, чем люди, а кожа наших обезьяньих предков вполне могла быть светлой. (Цвет кожи приматов, обладающих цветовым зрением, бывает самым разнообразным — вы можете убедиться в этом сами, взглянув на рис. 9.) А раз так, то от цветового зрения могло быть мало проку в тот период, когда наша кожа была темной, но оно могло снова пригодиться, когда люди расселились по земному шару и кожа некоторых из них постепенно посветлела.
Многими из тех, кто задает мне этот вопрос, движет не стремление самоутвердиться в академической дискуссии, а простое человеческое любопытство. Любопытство по этому поводу испытывал и Дарвин. В книге “Выражение эмоций у человека и животных" он пишет:
Несколько надежных наблюдателей уверяли меня, что при обстоятельствах, которые вызывали бы у нас [европеоидов] покраснение, они видели на лицах у негров нечто похожее на краску, хотя их кожа была густо черного цвета. Некоторые называют это явление бурым румянцем, но большинство отмечает, что черный цвет становится еще гуще...
Четверо из моих корреспондентов утверждают, что австралийцы, которые почти так же черны, как негры, никогда не краснеют. Пятый ответил на мой вопрос неуверенно и отметил лишь, что из-за цвета кожи только весьма значительное покраснение могло бы быть замечено. Три наблюдателя утверждают, что австралийцы краснеют. М-р С. Вильсон добавляет, что это заметно только при сильной эмоции и лишь тогда, когда кожа не слишком темна от загара и от неопрятности. М-р Ленг отвечает мне: “Я замечал, что стыд почти всегда вызывает краску, которая обычно распространяется вниз до шеи”[3].
Не следует забывать еще и о том, что большинство наблюдателей были европеоидами, выросшими в среде, где “нулевой” уровень цветности кожи был, скорее всего, светлее. По всей вероятности, такие индивиды должны были хуже различать цветовые отклонения от более темного стандарта. Например, Дарвин пишет:
Фон Спике и Марциус, говоря о туземцах Бразилии, утверждают, что про них нельзя, в сущности, сказать, что они краснеют: “Лишь после продолжительного общения индейцев с белыми и после некоторого воспитания их мы заметили, что душевные эмоции стали выражаться у них изменениями цвета лица”[4].
Вопреки сделанному здесь выводу, будто аборигены стали сильнее краснеть благодаря полученному ими образованию, более вероятным (мягко говоря) представляется, что это белые, общаясь с аборигенами, в конце концов научились различать оттенки их кожи.
В действительности колебания цвета видны даже на самой темной коже, и они заметны даже тем европеоидам, которым темнокожие люди встречаются редко. Это связано с тем, что спектр отражения любой человеческой кожи, светлой или темной, имеет одни и те же ключевые характеристики (рис. 3) и, как мы увидим, на колебания двух обсуждавшихся здесь показателей — кровоснабжения и оксигенации крови — он отвечает изменениями, общими для всех.