Я хотел возразить, но сдержался. Из меня еще не выветрилась военная дисциплина. Молча уступив свое место Сыретинскому, я все же мостика не покинул. Это не понравилось норвежцу, он то и дело сердито косился на меня.
Прошло еще с полчаса. Впереди. действительно показались поля плавучих льдов, а среди них разводья. В одном из них вода имела какой-то буро-красный, оттенок.
— Китовая похлебка, — сказал старик вслух и, требуя внимания, по-английски крикнул Эрику:
— Аттеншен!
Но тот и без приказания вертел во все стороны головой.
Я спустился с мостика и подошел к Семяч-кину, который, взяв брезентовое ведро, приготовился зачерпнуть для интереса китовую похлебку.
— Бери глубже, — посоветовал я ему.
— Есть глубже.
С первого же заброса Семячкин выудил дюжины две рачков-черноглазок, похожих на креветок, и немного жиденьких, едва различимых водорослей.
— Не жирное едово у китов, — определил марсовый.
Но выглянувший из камбуза Ваня Туляков решительно не согласился с ним:
— А ты съешь такого хлебова тонны две — тогда другое запоешь. Киты, они не дураки. Говорят, эти рачки, если их отварить, вкусней всяких деликатесов. Норвежцы их щелкают, как семечки. Налови рачков побольше, я вам на ужин их отварю, с солью и укропчиком… Пальцы оближете!
Через некоторое время Эрик выпрямился в «вороньем гнезде» и закричал, что видит впереди финвалов.
Ула Ростад тотчас же по узкому переходному мостику поспешил к гарпунной пушке.
Стоя на высоком носу «Пингвина», старик поднял левую руку. Это означало: все внимание сосредоточить на мне. Теперь судном управлял только гарпунер: рулевой, следя за движениями его рук, крутил штурвал, а Сы-ретинский двигал рычажком машинного телеграфа, то прибавляя, то убавляя скорость хода.
Финвалы спокойно кормились в разводье, не обращая внимания на приближавшееся судно. Казалось, что там, впереди, плавали под водой резвящиеся паровозы, которые по временам показывали черные спины и шумно стравливали пар. Пар вылетал из китовых дыхал высокой голубой струей, похожей на фонтан, и опадал мелкими брызгами.
Чувствовалось, что на океанском пастбище паслось очень голодное стадо. Финвалы ныряли с широко открытой пастью, захватывали, как ковшом, воду с кишащей живностью, процеживали ее сквозь густое сито усов и заглатывали пойманную добычу.
Один из финвалов так увлекся охотой на черноглазок, что вынырнул почти перед самым носом «Пингвина». Гарпунер прицелился и выстрелил из пушки…
Звук получился не сильный. Я расслышал свист летящего гарпуна с извивающимся хамп-линем и даже заметил, как снаряд вонзился под левый плавник кита. Там звездообразно треснула кожа.
Весь полутораметровый кованый гарпун вошел в тушу финвала. Из раны змейкой выбегал лишь хамплинь, соединенный с толстым манильским канатом, которого у нас было несколько бухт.
Граната в туше кита разорвалась глухо. Финвал застыл, словно прислушиваясь к боли, затем дрогнул, горбясь, подскочил и, уйдя под воду, так сильно потянул за собой канат, что завизжали блоки амортизаторов, свисавшие с мачты.
Китобоец застопорил ход. К лебедке подбежал старший механик и принялся стравливать канат, не давая ему сильно провисать и натягиваться.
Кит уходил на глубину стремительно. Он вытянул около семисот метров каната и, видимо устав, начал всплывать.
Лебедка заработала интенсивней, выбирая канат из воды.
Эрик, перебежавший к пушке, чтобы ее перезарядить, уже навинчивал на головку гарпуна гранату…
Тяжело раненный кит всплыл и выпустил невысокий фонтан красного цвета.
Добойный выстрел не понадобился. После второго кровавого фонтана финвал судорожно забился и вытянулся, повернувшись вверх белым гофрированным брюхом.
— Запускайте компрессор! — приказал Ула Ростад. — Подтягивайте кита, его надо накачать воздухом. Мертвые финвалы тонут.
Боцман притащил полую пику, соединенную шлангом с компрессором, с силой воткнул ее в брюхо финвала и накачал тушу сжатым воздухом так, что длинные складки кита разгладились и он стал походить на раздутую резиновую цистерну.
Ула Ростад показал, как надо паклей заткнуть дыру, проделанную пикой, как обрубить края хвостовых плавников финвала и принайтовить кита цепями к борту судна.
Больше он не стал охотиться. С добытым китом мы отправились на поиски флагмана.
«Салют» дрейфовал невдалеке, сияя огнями. Около него суетился китобоец «Морж». Он тоже был с добычей.
Любопытное население флагмана высыпало на палубы, выглядывало почти из всех иллюминаторов. Мы были встречены возгласами одобрения и аплодисментами.
На ужин мы получили отбивные котлеты из китятины. По внешнему виду мясо финвала мало чем отличалось от обычной говядины — оно лишь было несколько темней и волокна оказались раза в два крупней. А по вкусу жареная китятина была не хуже любой дичины. Пингвиновцы в один присест истребили все отбивные котлеты и потребовали к себе кока.
— Просим каждый день готовить свежатину, — сказали матросы. — И от заливного не откажемся. Говорят, что оно получается из хвостовых плавников, которые мы отрубаем и выбрасываем.
— Есть, — ответил Ваня Туляков. — По заливному я пятерку в поварской школе получил. На меня в обиде не будете.
Через день Эрик приметил в бинокль резвящихся на планктонном поле китов. Издали определив их породу, он по-норвежски что-то радостное крикнул Ростаду.
Старик оживился.
— Готовьтесь к богатой добыче, — сказал он. — Там охотятся на рачков длиннорукие горбачи. Горбы имеют две породы китов — зубастые кашалоты и беззубые весельчаки, — принялся объяснять норвежец. — У нас, на Севере, длиннорукие любят лакомиться селедкой. Если она массой идет поверху, то они высоко выскакивают из воды и падают в самую гущу косяка с таким треском, что оглушенная рыба всплывает вверх брюхом. А потом горбачи ныряют с раскрытой пастью и заглатывают ее. Это хитрые и очень дружные киты: если один попадет в беду, другие выручают его.
Обнаруженные киты вели себя шумно: словно играя, они свечой выскакивали из воды и, помахав непомерно длинными, похожими на раскинутые руки плавниками, падали в воду, поднимая каскады брызг.
Мы осторожно стали приближаться к двум самкам и двум самцам, плававшим в одной группе.
Самцы этой семьи ходили по большому кругу, словно были в одной упряжке. Самки же словно чего-то выжидали. Круг, по которому двигались самцы, постепенно суживался. Вскоре создался круговорот, втягивавший в себя рачков…
Решив, что похлебка достаточно сгустилась, самцы нырнули, показав хвосты, похожие на мелькнувших огромных бабочек, и принялись заглатывать лакомую пищу. К ним присоединились и самки.
На нас киты не обращали внимания, они показывались на поверхности, только чтобы вдохнуть воздуху, и, не отдыхая, сильно сгорбившись, опять уходили под воду. Хвосты-бабочки так и мелькали над волнами.
Норвежцу хотелось убить крупную самку. Он старался поближе подойти к ней. А она плавала с меньшей рядом. Порой трудно было различить их.
Но вот с шипением и свистом вырвался вверх пушистый фонтан, и показалась спина полнотелой китихи…
Грохнул выстрел. На мостик донесся запах пороха.
Раненная в бок, китиха взмахнула хвостом и отвесно ушла на глубину. Но там металась недолго. Выплыв метрах в двухстах от нас, она забилась на поверхности, выпуская кровавые фонтаны.
Эрик принялся заряжать пушку добойным гарпуном. А Ростад успел заметить ошибку: под выстрел попала молодая китиха.
Ее мамаша была обеспокоена. Она ходила вокруг и хлестала хвостом, отгоняя невидимого врага…
Потом старая самка подплыла к потерпевшей. Она явно норовила оттащить свою дочь подальше от опасного места: стала толкать носом, затем повернулась на бок и обхватила ее грудными ластами.
Нас потрясла любовь матери. Боцман замахал руками и затопал по гулкому железу коваными сапогами. Но старая самка не обращала на него внимания.