«Нe пора ли установить средние нормы затраты пороха и взыскивать за плохую стрельбу? — спрашивал корреспондент и тут же добавлял: — Надо учиться беречь государственную копейку».
Глуповатая заметка обозлила Трефолева. Он написал в газету сердитый ответ:
«Плохо, если гарпунер мазила, но еще хуже, когда его сбивают с толку люди, имевшие плохую отметку по арифметике в школе. Товарищ статистик, напечатавший заметку «Расточители», видно, привык готовить котлеты пополам с рябчиком по известному рецепту: один конь на одну птицу. Если условный кит оценивается в сто тысяч рублей, то шесть выстрелов стоят чуть больше семисот рублей. Поэтому установление средних затрат пороха, кроме вреда, ничего не даст.
Ходят разговоры, что лишние выстрелы пугают китов. Так ли? Ведь и без этого они ведут себя осторожно.
Полезней было бы, товарищ статистик, подсчитать, сколько мы тратим горючего на маневры и выжидание. Тут цифры получились бы крупней».
Ответ заинтересовал помощника капитан-директора по добыче. Проводя по радио производственное совещание, он изложил смысл трефолевской статьи и спросил: что по этому поводу думают капитаны и гарпунеры? Те, ожидая подвоха, замялись: «Надо-де поразмыслить». Лишь одессит Кравец заметил: — Учиться, мне думается, следовало бы у хороших стрелков, а не у тех, кто безбожно мажет и возводит это в принцип!
На этом разговор и кончился.
Поиск китов — нелегкое дело. Он требует большого опыта и сноровки. У капитанов судов с гарпунерами — норвежцами или дальневосточниками — меньше было хлопот и тревог. Полностью полагаясь на бывалых охотников, они могли отдыхать сколько вздумается. А нам, имевшим на борту новичков-самоучек, прихо-. дилось выскакивать на мостик по каждому звонку тревоги. Спали мы урывками.
Кроме авральных тревог, были еще заботы по поиску китов. В этом деле каждый капитан действовал сообразно своему характеру и совести. Те, что работали с норвежцами, обычно полностью подчинялись гарпунерам: спе-шили оторваться от всех, по указке отыскивали пастбища и, обнаружив китов, охотились втихомолку. Норвежцы не разрешали оповещать флагман, пока не загарпунивали кита..
Капитаны, плававшие с дальневосточниками, впервые попавшими в Антарктику, обычно шли по прямой, надеясь на везение, на неожиданную удачу. Набредя на китов, они в радости сообщали флотилии свои координаты. Этим пользовались хитрецы. Капитаны-ловчилы, несмотря на приказ расходиться «веером», болтались где-нибудь поблизости, заставляя радистов вслушиваться в донесения с китобойцев. Узнав; в каком районе появились киты, они немедля устремлялись туда и действовали нахраписто, не считаясь с интересами других охотников.
К таким капитанам относился Вильям Кра-вец. Сам он обычно хранил гробовое молчание, если обнаруживал китов, а когда они появлялись у соседей, то на полном ходу лихо врывался к ним и, забывая о правилах судовождения, перехватывал уже утомленное погоней животное и убивал. А потом издевался:
— А ловко же я вас обштопал! Мой закон: не зевай!
Если же на него жаловались обиженные капитаны, то для оправдания Кравец пускал в ход ложь и беспардонную демагогию:
— Я же старался для пользы флотилии. Вижу, который час мучаются, бедняги, убить кита не могут. Кравец всегда придет на помощь. Ведь для флотилии безразлично, кто убил кита? Все идет в общую копилку. Важно добыть его, разделать и вытопить жир. Так что прошу не кидаться на меня. Мы добываем китов не меньше, чем норвежцы… Никогда не уроним славы русских моряков.
И ему все сходило. Как накажешь капитана судна, идущего среди русских китобоев впереди? Победителей не судят.
Прежде нам не приходилось сталкиваться с Кравецем, но я знал, что он отличается наглой бесцеремонностью и обо всех на флотилии отзывается с пренебрежением, словно сам был непревзойденным умником и человеком высоких моральных качеств.
— Из всех видов смеха я ценю только злорадный, — признавался в своем кругу Кравец.
Матросы «Моржа» не любили своего капитана, потому что он не запоминал их имен и фамилий. Обычно Кравец так подзывал к себе вахтенного: «Эй, молоток, возьми курс на сближение». А ведя разговор, ехидно спрашивал: «Ты следишь за моей мыслью?» И сам отвечал: «По тупому взгляду вижу, что нет. Напрасно, теряешь возможность поумнеть».
Вот этот Кравец в конце февраля оказался нашим соседом. Почуяв легкую добычу, он решил «помочь» нам, как помогал многим.
«Косатка» больше трех часов преследовала финвалов. Утомленные животные, спасаясь от нас, заныривали с такой поспешностью, что не успевали как следует наполнить легкие воздухом, поэтому показывались из воды все чаще и чаще.
Когда за кормой «Косатки» показался «Морж», мы не особенно встревожились, так как думали, что он преследует отставших от нашей группы китов.
Трефолев, не оглядываясь, взял на прицел одного из финвалов. Кравец же, полагая, что молодой гарпунер не станет стрелять с дальней дистанции, прибавил скорости и стал обходить «Косатку»,
Трефолев выстрелил — и удачно: гарпун, пролетев почти семьдесят метров, воткнулся в спину кита.
Финвал, ринувшись в сторону, потянул за собой линь. Мы сразу же застопорили ход, а Кравец не успел этого сделать. Его судно, пройдя вперед, наткнулось на канат и намотало его на гребной винт. Поневоле «Морж» стал разворачиваться, а «Косатка», двигавшаяся по инерции, ткнулась в его подставленный бок и со скрежетом разодрала фальшборт.
Удар, конечно, вызвал крики и ругань.
— Ты шо, ослеп! — заорал Кравец. — Не видишь, куда прешь?
— А вы почему нарушаете правила судовождения? — пошел в наступление и я. — Думаете, вам все сойдет?
— Кто нарушил? Это ваш идиотский линь пересек нам курс! Какой болван стреляет с такой дистанции?
— Я стреляю, — ответил Трефолев, — чтоб наглецы не перехватывали чужих китов!
— Очень нужны нам ваши киты! Мы шли своей дорогой.
— Бросьте заливать!
Финвал, стремившийся скорей уйти от судна, причинившего ему боль, потащил за собой «Моржа», да так сильно, что притопил корму.
— Руби линь, растяпы! — завопил напуганный Кравец. — Он же нас утопит. Руби скорей!
Но мы, не желая терять новой снасти, не спешили отпускать кита. Я приказал радисту связаться с базой и доложить о происшедшем.
Мое распоряжение Кравецу не понравилось. Он подошел к борту и, поманив меня пальцем, негромко сказал:
— Слушай, Шиляев, не будь идиотом! Зачем начальство в аварию впутывать? Нам же обоим закатят по выговору и премиальных лишат. Я заварю фальшборт и о вас — ни слова. Я не нарушал, и ты не виноват. Ясно? И в бортовые журналы ничего не запишем.
— Нет, лучше я выговор получу, чем с таким, как ты, в сговор вступать.
— Смотри, пожалеешь. Им выгодней поддержать передовика, а не аварийщика из буксировщиков.
Я не стал выслушивать угроз и ушел в радиорубку. Надо было первым доложить о происществии, пока Кравец не освободился от линя и не придумал лживой версии.
Капитан-директор, конечно, не обрадовался, услышав об аварии.
— Чего вы мешкаете? — спросил он. — Люди «Моржа» в опасности. Подробности доложите потом.
— Я ему говорю: раз виноват — руби линь! — вмешался в наш разговор подслушивавший Кравец. — А он еще раздумывает.
— Потом разберемся, кто виноват, — прервал его капитан-директор. — Доложите в письменном виде, а сейчас — действуйте. Попытайтесь вновь загарпунить кита.
Обрубив линь, мы не освободили «Моржа». Финвал тянул его кормой за собой, хотя с трудом дышал, выпуская слабые фонтаны.
Перезарядив пушку, Трефолев настиг уставшее животное и почти в упор всадил в него второй гарпун.
Взяв убитого финвала и беспомощного «Моржа» на буксир, мы потащили их к базе. Кравец больше со мной не разговаривал, а его стармех с боцманом пытались на ходу освободить гребной винт от линя, но у них ничего не получилось.
У «китомамы» скопилось несколько китобойцев, пришедших сдавать раздельщикам добытых за день китов. На судах уже знали, что произошло с нами. Поэтому китобои встретили моржовцев насмешками: