— Странный подарок, — я завернул его обратно, положил на лавку рядом.
— Ты спросил меня, что изменилось, — сказала она, задумалась на секунду, демонстративно обвела взглядом столовую. — Если сосредоточиться, я могу почувствовать намерение всех, кто сидит в этом зале. Может быть всех, кто находится на этом этаже и в комнатах над нами. Как и они все могут услышать мои намерения. В последнее время это редкий дар. Он есть у госпожи Адан, и она легко управляет двумя десятками пар без слов. Есть он и у некоторых из старших. Наша связь с Великой матерью больше чем у других и мы можем делиться ею. Раньше могли и… сейчас вновь.
— Ты же…, - она покачала головой. — Бабушка Эвита даже вспомнила старую сказку и сравнила тебя с возлюбленным Великой матери.
— С кем она меня сравнила? — не понял я.
— Ты не сын Великой матери, не ее брат, но она тебя любит.
— Железный аргумент, — ехидно заметил я. — Может просто… прислушивается, из-за того, что я вам помогаю.
— Она бы внимания не обратила на человека, даже реши он отдать за нее жизнь. А тебя она слушает. Ты попросил, и она простила ту женщину, — слова «ту женщину», она произнесла холодно. — Того, кто отказался от себя и отрекся от нее.
Принесли завтрак. Пару минут мы были поглощены едой. Мне в голову лезли совершенно разные, по большей части бестолковые мысли. Странно это. Кому расскажи, засмеют. Скоро дойдет до того, что в рясу обрядят и заставят хороводы водить с песнями и молитвами.
— Тебе надо выучить наш язык, — нарушила молчание Илина, заваривая мне травы. Высыпала из маленького бумажного конвертика в кружку, залила кипятком и накрыла тарелочкой. — Я помогу.
— Сама же говорила, что в моем исполнении слова остаются мертвыми.
— Ты сможешь, — спокойно сказала она.
Я не забыл, что после завтрака у меня занятия с Большой. Как обычно по утрам, она сначала выгоняла всех из зала, чтобы никто не мешал. Затем разминалась, пока ждала меня. Молодые девушки ворчали на нее за это, но никто не решался высказывать недовольства вслух или бросить вызов. О мужчинах речи и не шло, так как они ее боялись, как огня. При этом Большая их в упор не замечала.
Я как-то интересовался у Рикарды и она подтвердила, что большая действительно самый умелый боец на мечах в гильдии. Даже мужчины, будучи физически сильней, в открытом противостоянии проигрывали. Такой вот талантливый у меня учитель. И мне нравилось, как она преподавала. Могла пару часов терпеливо показывать прием, пока я не запомню, как он делается правильно.
— Большая, привет! — Поздоровался я, заходя в зал. Скинул куртку, бросил на ближайшую лавку. Она кивнула, чуть скосила взгляд на вошедшую следом Илину. Точно такой же как и у Мариз ранее. Изучающий и оценивающий. Словно проверяя, что изменилось с прошлого раза.
— Легкий, — протянула она мне тренировочный меч.
Взвесил его в руке. Действительно, гораздо легче, чем обычно. В ее руках остался точно такой же. Я уже знал, как отличать их по весу среди таких же. На навершии стоял небольшой знак. У этого две параллельные бороздки.
Минут двадцать потратили на разминку и растяжку, которая давалась мне трудней всего. Большая настаивала, что гибкость важна не меньше силы. Поэтому заставляла тянуться так, что казалось, связки вот-вот порвутся. Когда мы основательно разогрелись, она сказала нападать на нее. Заняла место в центре круга для поединков, выставила вперед меч и замерла, внимательно следя за мной.
— И? Просто нападать? — уточнил я, но она не ответила.
Совсем не просто атаковать кого-то, когда он выставил перед собой клинок. Ближе чем на три шага и не подойдешь. Попробовал ударить по ее мечу, и когда клинки соприкоснулись, моя рука ушла вниз, и я едва не потерял равновесие, чуть не тяпнув себя мечом по ноге. Второй удар я делал не таким размашистым. Большая начала закручивать мечи, отводя в сторону, но я уже догадывался, что делать. Она же сама показывала связку ударов, первый из которых я и продемонстрировал. Еще один выпад и неожиданно жесткий блок с ее стороны. Рукоять больно ударила в ладонь, едва не вывернув кисть. Хорошо, меч был легкий, и я смог его удержать.
Теория и практика две большие разницы. Мне казалось, бой на мечах должен быть проще и легче. А тут, я изо всех сил старался только чтобы не выронить оружие. Вне зависимости от моего желания, когда мечи соприкасались, мой мог неожиданно взлететь вверх или резко уйти по дуге в сторону. Понадобилось меньше получаса, чтобы я окончательно выдохся. Больше всего болела кисть и локоть. А рука тряслась так, что я вряд ли смог бы взять со стола кружку. В конце концов, Большая скользящим блоком развернула мой меч и ударила по нему сверх, отчего он все же выскочил из ладони, лязгнув о пол.
— Закончим сегодня, — сказала она вернув оружие в бочку.
Свой меч с пола я поднимал левой рукой, возвращая его к собрату. Большая протянула мне небольшое полотенце вытереть пот.
— Тяжело, — вздохнул я, сжимая и разжимая пальцы. А ведь предстояло еще отчет писать и очень не хотелось накладывать исцеление. Проверено, угробит почти половину полученного результата.
— У меня есть мазь, чтобы облегчить боль в суставах, — она прошла к небольшой сумке, поверх которой лежала ее куртка и принесла маленькую баночку с густой мазью. Пахло жиром какого-то животного.
— Слушай, — сказала я, глядя как она втирает мазь мне в запястье, — если я тебе сложный вопрос личного характера задам, ты не обидишься?
— Не обижусь, — как всегда голос тихий, неспешный.
— Вы думаете, что Уга сердится на вас? — под словом «вы» я имел в виду всех тас'хи.
Она подняла взгляд, явно удивленная таким вопросом. Задумалась на секунду, снова макнула палец в баночку с мазью и переместилась выше к локтю. Я поморщился от ноющей боли. Пальцы у нее были сильные, хоть камни дроби, хоть монеты в трубочку закручивай.
— Она гневается, — просто ответила Большая.
— А если она вас простит?
— Она не должна прощать таких, как мы, — покачала она головой.
— Ты не думала, что это ей решать, должна она или не должна? Ведь это эгоистично говорить: — «я не хочу, чтобы меня простили». Получается, что это не она, а вы на нее обижены.
Она снова задумалась. Знать бы, о чем она в этот момент думает. Нет, я все могу понять, но вот это их поведение, когда они отказываются от самих себя, меня напрягает. Отказываются от своего рода, запираются в подвале, куда, судя по всему, другим спускаться опасно для жизни. А лично мне Большая глубоко симпатична. Как и Мариз, Васко. И я на многое готов пойти, чтобы они не вели вот такой вот образ жизни. За что они наказаны? Кто их наказал? В чем их вина?
— Мы не обижены, — наконец сказала она. — Просто не готовы.
— Хорошо, пусть не готовы быть такими же как все, но хоть с матерью-то помиритесь. Она ведь переживает.
— Переживает ли?
— Да она за любую вас кому угодно сердце вырвет! И не смей так плохо думать о ней…
— Страшно, — неожиданно сказала она, сжав мою руку.
— Всегда так, — я крепко обнял ее. Погладил по голове, хоть пришлось тянуться. Все-таки она заметно выше. — Когда совершил ошибку, страшно признаваться.
— Я снова сорвусь…, - в ее голосе был страх. Такой, что засел очень крепко и глубоко. Который так просто не вытравишь.
— По какой причине ты сорвешься? — я отстранился, заглянул ей в глаза. — Злость? Ненависть? Так раздели их с кем-то. Хочешь, я вместо тебя буду злиться? Когда захочешь сорваться, скажи мне. А я разберусь. Кому надо голову откручу, тучи руками разгоню, чтобы солнышко вышло. Ну?
— Я согласна, — она кивнула и немного улыбнулась.
— Вот и хорошо. Не буду торопить, но как будешь готова, поговорить с Угой, обязательно скажи мне.
— Называя Великую мать по имени, прояви уважение, — наставительно сказала она.
— Это я-то ее не уважаю? — наигранно обиделся я. — Того, кто так заботится о своих детях, нельзя не уважать.
И пусть только попробует не простить Большую, ох я ей все тогда выскажу.