3
Уже второй день сержантское звено не брали на боевое задание.
Фадеев, привыкший к кипучей деятельности, не находил себе места. Обычное занятие - разработка вариантов лучшего выполнения боевого задания сейчас казалась кощунством. Зачем?! Кому это нужно?! Почему их не взяли? Мало самолетов? Да, верно, мало. Есть опытнее летчики? Тоже правильно. Тогда почему же раньше им доверяли задания и посложней? Сейчас "мессершмитты" нечастые гости над аэродромом, а когда они все время кружили над ним, Фадеев с Гончаровым ежедневно летали.
Эти мысли терзали Фадеева.
Овечкин и Гончаров, глядя на его мучения, не приставали с вопросами, молчали. Обычно разговорчивый, Ваня приуныл. Фадеев достал портсигар, предложил:
- Может, закурим? Я знаю, что мы все не очень охочи до этого занятия, но лучше ничего предложить не могу.
- Товарищ командир, а что, если к комиссару пойти?
- С жалобой на комэска?
- Да, капитан может и так расценить, - согласился Гончаров.
- Вот жизнь настала - фашисты свирепствуют, а нас держат взаперти, продолжал сокрушаться Ваня.
Молча, с жадностью, до головокружения наглотались крепкого дыма, посидели немного и двинулись на поиски - командира эскадрильи.
Искать долго не пришлось. Из штабной землянки вышли Кутейников, Богданов, еще несколько летчиков, которым была оказана честь первыми выйти на задание.
В полет шла шестерка, лишь самолет командира полка оставался на земле. Сборную группу вел Кутейников.
Сержанты завистливыми взглядами провожали своих товарищей.
- Что грустите, соколы? - обратился к ним Богданов.
- Как же не грустить, товарищ капитан, все воюют, а мы сидим! - ответил Гончаров.
- Успеешь, Гончаров, навоюешься. В следующий вылет наша эскадрилья пойдет.
- Неужели?! - обрадовались сержанты.
Все стали напряженно смотреть в сторону предполагаемого места боя, но нужный сектор пока просматривался плохо. Прошло более десяти минут, когда чуткий слух Овечкина уловил стрекот очередей.
- Товарищ капитан, началось, - сказал он.
- Да, уже пора. Хорошо, если Кутейников успел набрать высоту и рассредоточить группу, а если нет - заклюют "мессершмитты", - рассуждал вслух Богданов.
Прошла минута, вторая, третья. Очереди стали слышны более отчетливо, доносилось и завывание моторов, работающих на пределе своих возможностей. Иногда это завывание звучало на таких нотах, что было похоже, на стон, брало за душу, но чувствовалось, что человек не дает пощады ни себе, ни технике. "Смертельная схватка, все работают на высоких пределах", - подумал Анатолий. Словно продолжая его мысль, Богданов сказал:
- Вот бы мотористов сюда...
- Что они соображают, сюда надо конструкторов моторов, товарищ капитан, - сказал Гончаров.
- Я о них и веду речь и еще о тех, кто делает эти моторы на заводах. Малейшая неточность токаря, слесаря отражается на мощности мотора, а сейчас каждая доля лошадиной силы нужна.
- Верно, товарищ командир, - поддержал Богданова подошедший инженер эскадрильи, - плохо притертые клапаны, например, сбавляют до пяти процентов мощности...
- А это почти полсотни лошадей, - вставил Гончаров.
- Вот дела-то какие. А мы с вами, вместо того чтобы повернуть винт, проверить мотор и самолет как следует, порою стукнем сапогом по колесу и считаем, что приняли самолет в полном порядке, - наставительно произнес Богданов. - Что краснеешь, Гончаров, в точку попал?
Ваня улыбнулся, но промолчал, пряча видавшие виды сапоги. Он недавно выменял их у оружейника соседней эскадрильи, отдав тому свои новые. От Богданова могло достаться и за это суеверие.
- Один горит! - крикнул Фадеев.
Все замолчали и повернули головы в ту сторону, где за красной точкой, устремленной к земле, потянулась черная дорожка густого дыма - ему одному суждено было проводить летчика в последний путь. "Чей?" - подумали все.
- Наверное, наш, инженер, - с грустью произнес Богданов.
- Может быть, из первой, товарищ командир? - робко предположил Ваня.
- Какая разница, Гончаров? - металлическим голосом ответил тот.
- Товарищ капитан, смотрите, южнее две тройки-Яков пошли на Сталинград.
- Смена наша, - ответил комэск.
- Почему они вместе не полетели, товарищ капитан? - спросил Фадеев.
- Этому много причин, Фадеев, и одна из них - недомыслие, - с досадой ответил Богданов.
- Чье?
- Потом, Фадеев, потом.
Летчики с завистью смотрели вслед набирающей высоту шестерке Як-1. Каждому хотелось скрестить оружие с ненавистным врагом.
Самолеты скрылись из вида, и тут же в поле зрения наблюдающих появились ЛаГГи, возвращавшиеся с боевого задания - один, второй...
- Товарищ капитан, что-то они рановато возвращаются? - спросил Фадеев.
- Да, и получаса не прошло. Наверное, "мессеры" поддали кару...
Не успел первый самолет выпустить шасси, как сверху коршунами набросились на него две пары "мессершмиттов". Наперерез им кинулся второй наш истребитель, пытаясь с дальней дистанции отогнать немцев, но те, зная, что его огонь вреда им пока не принесет, продолжали делать свое черное дело.
Анатолий мысленно вместе с летчиком ЛаГГ-3 совершал маневр для более эффективного огня, чтобы скорее прийти на помощь товарищу. Вдруг он услышал возглас: "Горит!" - и увидел, как из горящего ЛаГГ-3 выпрыгнул летчик, как раскрылся его парашют. И тут же пара "мессершмиттов" набросилась на парашютиста. Атака с ходу не удалась, тогда другая пара плавно развернулась и хладнокровно расстреляла парашют и летчика на глазах у всех.
- Гады! Изверги! Людоеды!.. - раздалось вокруг.
Фадеев, наблюдая, как хладнокровно фашисты расстреливали летчика спускающегося на парашюте, сжимал кулаки...
"Мы отомстим за тебя, - мысленно дал он клятву.
Один ЛаГГ-3 продолжал драться с четверкой "мессеров". Мало того, что силы и так неравны, как назло, у ЛаГГа остановился мотор. Самолет пошел на снижение. "Мессеры" бросились к нему. Летчик отворачивает самолет, подскальзывает, но две огненные трассы настигают его, и все на аэродроме видят, как машина вначале вздыбливается, потом сворачивается на крыло очевидно, следуя последнему движению летчика...
За несколько минут не стало двух летчиков и двух самолетов. Фадеев и его ведомые со всеми побежали к тому месту, где ветер тихо перебирал скомканное белое полотнище парашюта.
- Трудно узнать летчика, - произнес чей-то голос.
Но по тому, как один из механиков, рыжеволосый рослый парень, стал бережно складывать руки погибшего, все поняли - это Шведов, спокойный и скромный человек, служивший в полку с самого начала войны.
Над аэродромом пронеслась со свистом пара ЛаГГ-3 и произвела посадку, за ними с ходу, не выпуская шасси, плюхнулся еще один самолет.
Через несколько минут к месту гибели Шведова подъехали Давыдов и Кутейников, постояли, опустив головы...
Удручающее впечатление произвел этот день на весь личный состав. Таких потерь в полку давно не было.
Вечером состоялся разбор. Стояла тяжелая тишина. Давыдов о чем-то тихо переговаривался с новым комиссаром. Фадеев смотрел на комиссара и вспоминал, как Овечкин с восторгом говорил о нем. Действительно, батальонный комиссар производил выгодное впечатление - высокий, стройный, подтянутый, с приветливым взглядом темно-карих глаз.
Закончив разговор с Кузьмичевым, Давыдов снял пилотку, склонил голову, остальные последовали его примеру, отдавая дань погибшим.
- Тяжело мне начинать этот разговор, товарищи, но надо, - сказал Давыдов. - Второй год воюет полк, во многих боях и сражениях побывали мы с вами. Немало сделали, но большой ценой заплатили за эти результаты. Много потеряли самолетов, летчиков и техников в воздухе и на земле. Дважды пополнялись личным составом и боевыми самолетами, сейчас же дошли до ручки осталось три самолета...
Фадеев, слушая Давыдова, подумал о "шкрабовской" эскадрилье. От прежнего состава осталось всего три летчика из девяти.