“Зачем я здесь? – подумал Маккензи, глядя на смеющихся парней вокруг. – Разве я часть этого?”
Удивительно, но подумал об этом он только сейчас, когда влез в фургон и проехал до самой Резервации. Вспомнил о том, что перебрался в Совет Безопасности не для того, чтобы строить карьеру и удовлетворять амбиции. Его вышкой было звание детектива, работа, которую он любил и понимал. Но и он, и жена знали, что любимая работа губила его, разъедала изнутри. Он стал алкоголиком за годы службы и заработал подагру, лишний вес и одышку. Поэтому все, что Маккензи хотелось в Совете Безопасности – это тихий кабинет, пасьянс на компьютере и электронные часы с большим циферблатом. Но в итоге случилось так, что заслуги, позволившие ему быть замеченным и приглашенным на собеседование к главе Совбеза Европы, сыграли с ним злую шутку. Никто и никогда не видел в Поле Маккензи секретаря или гребаного книжного червя. Он всегда и для всех был ищейкой, поймавшей Мясника из Хопвелла.
Фургон качнуло, и они остановились.
–Проходим контроль, – прокомментировал черноволосый, подмигнув Маккензи. Тот покивал в ответ, снова утираясь платком из нагрудного кармана.
–Думаешь нам придется лезть в самое пекло? – спросил здоровяк у Маккензи. Вены на его бычьей шее пульсировали, как неоновые трубки.
–Надеюсь, не придется, – ответил Маккензи. – Но думаю, что времени мы потеряли достаточно…
“Времени” – он посмаковал это слово. Но не распробовал на вкус. Время – это особое блюдо, вкус которого раскрывается в самых поганых ситуациях. Так было, когда они ловили Мясника. И Маккензи страшно не хотелось снова почувствовать привкус времени на губах.
Пограничников этого КПП допрашивали – Маккензи видел расшифровку того допроса, знал, что ориентировки на подозреваемых были разосланы еще до их появления на границе и знал, что машина преступниц была остановлена и досмотрена. Но потом поступил приказ дать машине проехать. Вот тогда-то все и завертелось по-крупному.
Полицейский фургон постоял какое-то время и Маккензи снова почувствовал движение. А это означало только одно – Европа вместе с Голдтауном остались позади. Медленно, как будто крадучись, они вползали на территорию Резервации и у Маккензи от этого закрутило живот и жутко захотелось по-большому. Все знали, что творилось за стеной, но полицейские всегда знали немного больше. Чуть больше жутких историй, чуть больше подробностей, тех, от которых иногда не удавалось уснуть по ночам. Жена всегда хотела участия, и порой он рассказывал ей за ужином о своей работе. Но историй из Резервации он не рассказывал ей никогда
–Так, парни, – сказал черноволосый, – теперь соберитесь. – Он посмотрел на Маккензи. – У тебя оружие есть?
С утра он чуть не забыл его, не привык носить кобуру на поясе – всю жизнь таскал эти дурацкие “подтяжки”. Только перед самым выходом он вспомнил о кобуре и полез за ней в сейф.
–Есть, – он приподнял полу пиджака, демонстрируя шершавую рукоять 17-ого Глока.
–Держи поближе, – кивнул черноволосый. – Гетто – это тебе не шутки.
Маккензи понимал это. В Голдтауне они были авторитетами, олицетворяли закон и бравую силу, но здесь, внутри этих песков, они были никем. Горсткой вооруженных людей внутри скрипящей колымаги. Натан Хоув сказал, что им удалось наладить контакт с сепаратистами, так называемыми Чистыми, державшими под контролем многие районы гетто. Но Маккензи сомневался в правдивости этих слов. В этих местах шла гражданская война, мясорубка, которая перемалывала многих – и договоренности, даже если они и были, не значили тут ровным счетом ничего.
–Чё в папке? – спросил черноволосый. Он уже нацепил военную каску, и сейчас застежка болталась у него на груди.
–Досье.
–На объекты?
Маккензи кивнул:
–Две женщины-террористки и двое полицейских, пропавших в гетто несколько месяцев назад. Эти люди и эти… события… связаны, и мне предстоит выяснить – как.