Крамер видел ту девчульку в красном платье и тяжелых берцах, но думал, что у него начались галлюцинации. Он протер глаза, липкие от пота и подумал о том, что она не зассала этих стремных дядек в масках с автоматами наперевес. Они обедали и на песке валялись упаковки от бургеров и пустые банки из-под коки. Девчушка в красном платье остановилась, когда один из миротворцев заметил ее и наставил дуло винтовки.
–Вали отсюда, – сказал он, дернув оружием в сторону. – Живо!
–Ты смотри, какая забрела сюда.
Крамер услышал хохот и увидел, как один из миротворцев, с задранной на лоб маской, отложил винтовку в сторону и спрыгнул с брони.
–Потерялась, девочка?
Она не боялась их. Крамер знал это, чувствовал в каждом сантиметре ее худого детского тельца. Она стояла молча, разглядывая приближавшегося миротворца, а он тянул ей обкусанный бутерброд.
– Это же ребенок, Нейт, отстань от нее.
–Голодная? Хочешь гамбургер? Смотри какой – из самого Голдтауна, тут таких не раздобудешь… Пососешь мне и этот гамбургер твой, что скажешь?
–Чувак, отстань от нее, – Нейта всё пытались усмирить, но у этого парня уже все дыбилось в штанах. И ему было плевать, кто перед ним – в Резервацию на службу ехали либо по зову сердца, либо за безнаказанностью. И второго здесь было гораздо больше. То, что творили в Резервации миротворцы, Крамер знал и видел лично, но это не утекало дальше стены. И Европа спала спокойно в своих мягких кроватях.
Крамер услышал, как миротворец расстегнул ширинку своих камуфляжных штанов. Он почти подошел к девочке, когда она, наконец, заговорила с ним.
–Я сжигаю тебя и весь твой мусор, который ты принес на мою землю, вонючий европейский пидор! Чистые приговаривают тебя к смерти!
Она ударила его по руке с бутербродом и выбила его на землю.
–Ах ты, сука…
И тут мир дрогнул. Крамер укрылся за обломком стены и почувствовал, как качнулись стены и задрожал потолок, с которого посыпалась песчаная пыль. Грохнуло так, что заложило в ушах. Мир словно сжался в одну точку, а потом распрямился одним ударом, как пружина, и когда Крамер набрался смелости выглянуть из-за стены, то на месте брони миротворцев была почерневшая воронка, песок внутри которой от жара превратился в стекло. Чуть поодаль валялась оторванная башня с погнутым дулом и раскуроченные траки. От людей не осталось ничего и только лоскут красного платья кружил в воздухе, как брошенный флаг.
***
28 лет спустя от той воронки не осталось и следа и маленький Фиат без труда проехал по зажившей дорожной ране, направляясь в центр песчаного квартала. Красное солнце только поднималось над Резервацией – плавилось в утреннем багрянце, будто кусок раскаленной стали – и все вокруг напоминало оплавленную декорацию, собранную из детского пластикового конструктора. Стены домов, которых больше не было, одинокие печные трубы посреди груд разбитого кирпича, фасады магазинов с обвалившимися вывесками – все это, облитое светом красной зарницы, напоминало ад. Как будто апокалипсис наступал постепенно – полз по земле, как свет того самого солнца, убивая все живое, попадавшееся на пути. Все выше и дальше, подбираясь к стене и желая заползти за нее, туда, где еще оставалась жизнь.
Аня не спала – прислонившись к боковому стеклу автомобиля, смотрела пустыми глазами в никуда. Эта ночь перевернула в ней все и заставила смириться с будущим, принять все, как есть. Жизнь – это кольцо, которое не разорвать. Но она научится жить внутри этого кольца, раз уж так. И с каждым новым витком будет становиться сильней.