Она всегда отвечала ему. Зачем-то. Для чего-то.
– Я живу ради детей…
– Дети? Они когда-нибудь вырастут. И покинут тебя, но их боль по ушедшему отцу, навсегда останется с тобой. Множась, как тени под палящим солнцем резервации… В конце концов, ты останешься наедине с собой. И поймёшь, что не такая сильная, как тебе казалось…
В ту ночь, когда она решилась, странный человек не проронил ни слова. Сидел в кресле, у окна – темная фигура, высеченная лунным светом. Мирра проснулась от его тяжелого взгляда. От его дыхания. От присутствия чего-то злого в их, с Гаем, спальне.
Я сплю, это всего лишь сон, – подумалось ей, и она машинально потянулась к мужу, который спал у нее под боком. Чтобы разбудить его, чтобы понять, в каком кошмарном сне она находится. Но нащупала лишь пустоту – вторая половина кровати была пуста. Темна и тосклива, и словно бы незнакома ей в лунном свете. Если это и был сон, то ей снова не удалось проснуться.
Она прижала тонкую ладонь к груди и посмотрела на незнакомца. Он был там – ждал, покорно сложив руки на тощих коленях.
Я не буду исповедоваться ему, – твердо решила Мирра. Ей нечего было доказывать ни этому призраку, ни самой себе. Гай больше не вернется, и она должна научиться жить с этим. Жить без него.
– Ты уберешься из моего дома! – сказала Мирра темной фигуре. – И никогда больше не посмеешь возвращаться!
Он не шелохнулся. Не ответил, как делал это раньше, и Мирре показалось, что там, в кресле, за развевающимися прозрачными занавесками, сидит кто-то другой. Тонкий человек, словно бы свитый из стальных жгутов.
От испуга она включила ночник – кресло у открытого окна было пустым. Тварь, что приходила к ней, боялась света. Как монстр из детства, прятавшийся под кроватью днем и выползавший на волю глубокой ночью.
– Господи, – Мирра присела на край кровати и протерла лицо руками. Она устала. Ее состарили, измотали эти несколько месяцев ожидания. С тех пор, как Гай ушел, миновали недели, но ей казалось, что прошли годы. Время посыпалось на нее, будто пожелтевшие листья. Дни кружились вокруг и падали на сырую землю. И от них не оставалось и следа.
Все, что у нее осталось от Гая, это незнакомая девочка, с татуированными плечами, которая заявилась к ней на порог. Девочка из-за стены, с безумным упорством утверждавшая, что она и есть умершая Индира Пател. Мирра не знала, как и откуда у нее взялись документы на это имя, но точно знала, что эта девочка последняя, кто видел ее мужа. И поэтому, когда порой ей хотелось схватить эту девчонку за плечи и хорошенько шмякнуть о стену, она заставляла себя остановиться. Остыть. Настанет время, думалось Мирре, и правда всплывет на поверхность. А пока она должна была беречь эту девушку, как последний лучик надежды.
Мирра поднялась с кровати – красивая женщина с тонкой талией и копной пышных волос – и подошла к окну. На улице было спокойно и тихо. Только что прошел дождь и теперь воздух полнился свежестью. Она облокотилась на подоконник и вдохнула полной грудью, а потом закрыла ставни и спустилась вниз, попутно заглянув в спальню к детям – ее малыши крепко спали в своих кроватях. Внизу, на кухне, Мирра открыла холодильник и налила себе стакан молока. Поднесла к губам и в этот момент в тишине зазвонил телефон. От неожиданности Мирра выронила стакан, и он со звоном шлепнулся на паркет. Молоко белым пятном расползлось по полу кухни.
Она ждала звонка. Но все равно оказалась к нему не готовой.
«Когда-нибудь тебе позвонят. Среди ночи, оторвав тебя от тягостных снов. Настанет время правды. Но сейчас, так яростно ее желая, в тот момент ты предпочтешь ее не знать. Голос в трубке скажет, что Гая больше нет. Что они нашли его тело в тех проклятых песках. И тогда твоя прежняя жизнь, те ее угольки, что все еще теплились в тебе – остынут. Отныне ты будешь жить по-другому…»
Тот человек, призрак в кресле, он готовил ее к этому. Каждую ночь. И вот – она оказалась не готова.
Трясущимися пальцами Мирра подняла трубку и поднесла к уху.
– Мирра? – послышался в трубке женский голос. – Мирра Пател?
– Да, – прошептала она, ощущая, как все холодеет внутри.
– Меня зовут Мия Лавлин…
В ту ночь, когда она решилась ехать на поиски Гая в резервацию, к ней в спальню приходило нечто иное. Не призрак, а кое-что осязаемое, то, что могло добраться до нее, причинив ей физическую боль. Обжигающая враждебная пустота ползла из-за стены гетто и расползалась по Голдтауну, словно щупальца громадного осьминога. Словно чума, которую было не удержать за рукотворными стенами.