В руках у меня лежала кобура. Темно-коричневая, с ремешком, удерживающим крышку, удивительно мягкая после стольких лет хранения. Открыл ее, достал пистолет ТТ. Выщелкнул магазин – пустой.
– Да, дед, удивил. Откуда? Впрочем, глупый вопрос. А почему кожа у кобуры такая мягкая? После стольких-то лет?
– Я ее еще в сорок восьмом барсучьим жиром пропитал, – улыбнулся довольный дед. – Она теперь вечная, если мыши не съедят. А чемодан из люменя – тоже трофей, с битого немецкого самолета снял. Там трехстволка лежала, своему комбату отдал, а чемодан себе забрал. Был еще пистолет, маленький маузер, но подарил его одному товарищу в пятьдесят втором, когда он на Сахалин уезжал.
– А патроны есть?
– Патроны в цинке. Нераспечатанном. Вон, в бумагу завернут. Тут пистолет и автомат. Автомат японский, пистолет наш. Оружие живое, нерасстрелянное. Знай об этом и помни. Не дай бог, пригодится…
Теперь, похоже, пригодится. Это оружие будет моей страховкой. Тем более в Казахстане. Там такие степи, пару раз ездил с друзьями порыбачить и поохотиться. Порой за несколько суток путешествия никого не встретишь. Я отнес чемодан к чердачному люку. Спустил его на веревке. Тяжелый. Занес в дом. Задернул занавески, достал оружие.
Вскрыл цинк, открыл пачку патронов. Ярко-желтые, пока не потускневшие игрушки, настоящие «маслята». Зарядил магазины пистолета и автомата. Автомат спрятал за спинкой сиденья «Егеря», пистолет вставил в двустороннюю наплечную нейлоновую кобуру, которую купил вчера в магазине вместе с пневматическими копиями. Нацепил, поверх натянул кожанку. Покрутился возле высокого бабушкиного зеркала. Вроде ничего не выпирает, движения не стесняет. Пусть будет, так спокойнее. Полковник говорит, что через границу проведет, а там посмотрим.
Собрал все фотографии, семейные и просто снимки на память. Завернул медали деда, два николаевских и один ленинский червонцы (крохи, которые прабабка умудрилась спрятать при раскулачивании и сберечь в войну). Уложил все это в отдельную папку, туда же поместил свои документы. Все это сложил в дюралевый чемодан. Приготовил цветную фотку, которую заказал вербовщик. Достал свои ружья – тулку-курковку и магазинку МЦ-2001 – обе двадцатого калибра, коробки с патронами, уложил и их в грузовик. Связал в стопку два десятка любимых книг, завернул в целлофан и тоже отнес в машину.
Подумал, уложил в кузов, в деревянный ящик, две банки – с абрикосовым и вишневым вареньем. Когда еще его поем, нового-то урожая. Туда же бросил небольшой дубовый бочонок с виноградным самогоном. Еще бабушка гнала. И лег спать: завтра в любом случае тяжелый день.
Но тут же встал. Идиот, что я творю? Что я затеял, на что поддался? Ведь ясно, что это все замануха для такого кретина, как я. Подумаешь, деньги дали… Их и с трупа снять недолго. Полковник меня знает как облупленного, точно понимает, что не пропью и не прогуляю, а потрачу на дело. Заберут машину, инструмент, и все. Подумаешь, золото пообещали. Пистолет у меня есть, типа супервоин стал! Я же Анвару Шариповичу в том году два ружья ремонтировал: на ТОЗ-34 менял рычаги взвода, на МЦ-2112 обсаживал раздутый в последней трети ствол. Полковник прекрасно знает, что мне из моих ружей обрезы сделать – десять минут работы. Я рванул было к машине с намерением сейчас же убраться из города, но попал под ледяной шквальный дождь. И остыл. Зашел домой, растерся полотенцем, подумал, достал удлинитель, пару проводов и лампочку. Кое-что сделал и лег спать.
Проснулся ровно в три, ополоснулся под холодным душем, чтобы вытрясти остатки сна. Возвращаясь из душа, раздавил очередного скорпиона на веранде, развелось же их за последние пять лет! Проверил еще раз все собранное по списку. Полностью оделся, не забыл приладить пистолет под куртку. Причем патрон дослал в патронник и спустил курок, поставив пистолет на предохранительный взвод. Выключил все бытовые электроприборы, даже выдернул вилки из розеток. И телефон отключил. Заварил крепкого чаю, включил горелки, закрыл двери на ключ, проделал одну тонкую операцию, вылез в окно веранды, закрыл его снаружи и сел с кружкой чая на крыльце дома – ждать, благо дождь закончился.
Ровно в четыре послышались шаги возле ворот и стук.
– Володя, открывай.
Я открыл калитку, впустил соседа.
– Доброе утро. Пора, едем? – А у самого, между прочим, пальчики-то дрожат. Нервничаю. И пистолет спокойствия абсолютно не прибавляет. Нет спокойствия, одно беспокойство. Похоже, жизнь меняется. По крайней мере, место жительства.
– Едем. Готов? Тогда вперед! Бисмилло рахмону рахим! – Анвар Шарипович провел руками по аккуратной бородке и полез в кабину грузовичка.
Я открыл ворота, вывел машину на улицу, потом закрыл дедовские ворота в последний раз. Нагнулся и набрал горсть земли из-под вишен перед домом, завернул ее в носовой платок, положил в карман. Не удержался, прижался лбом к калитке, постоял так минуту. Перед глазами все расплывалось. Слезы, что ли?
Вытер глаза, залез в кабину. Узбек молчал, рассматривал соседний дом. Я поехал навстречу рассвету, на восток.
Выехал на улицу Мукимий, вопросительно посмотрел на полковника.
– Давай к Южному вокзалу. Там дальше скажу. Не спеши, время есть.
Я поехал по пустым улицам. Город только-только просыпался, зажигая в сумерках окна домов. Меня обгоняли редкие машины. Поглядывал в зеркало, следил за дорогой сзади. Но там вообще никого не было.
После Южного вокзала выехали на обводную и направились в сторону массива Куйлюк. Через четыре километра съехали в какую-то промзону. На выезде посмотрели на моего сопровождающего, козырнули, сразу закрыли за нами ворота. Неплохое место, чтобы что-то спрятать. Машин по обводной дороге за день тысяч сто, наверное, проезжает. Если не больше.
Двор промзоны оказался заставлен разнообразными джипистыми машинами. Отдельно стояли три «буханки» – УАЗ, пара ЗИЛ-131. Все, в том числе и джипы, покрашено в цвет хаки, все типа отремонтировано. Ну-ну, если продавать тому, кого потом никогда не увидишь, вряд ли хорошо ремонтировать будут. Слава богу, что здесь ничего не купил, цены, написанные маркером на машинах, на лобовом стекле, очень впечатляли. Прямо скажем, охренительные цены.
Въехали в большое складское помещение. Там я отдал молодому узбеку, недовольно посмотревшему на мою машину, свою фотографию.
– Какой имя-фамилий указать? – недовольный вопросительно глянул на меня.
– А? – тут я удивился.
– Ты под каким именем пойдешь? Что вписать?
Я протянул свой зеленый узбекский паспорт. Мне имя менять незачем.
Прошел по указанию полковника в небольшую комнатку с сидящей за зарешеченной перегородкой женщиной, решил вопросы обмена золота, взвесили его на электронных весах. Потом я женщину здорово насмешил, перевесив слитки на своем китайском безмене.
– Ровно четыре кило. Вроде все честно. Кислотой проверять надо? – Я достал скляночку.
– Хотите, проверьте. Ваше право. Вон станочек есть, просверли любой слиток. – Женщина застыла в позе оскорбленной невинности. А я взял и просверлил, потом капнул. Вроде все нормально. Промыл слиток и стружку, сложил все в целлофановый пакет и определил к остальным. Затем упаковал все в пакет с фотографией Ташкента и вышел в зал.
– Вот, держи. Твоя айдишка.
Мне протянули небольшую карточку, еще теплую после ламинации. На ней была моя фотка, закатанная под пластик, имя и фамилия на русском и английском, длиннющий номер из шестнадцати цифр и какая-то пирамида с глазом. Чем-то знаком показался мне этот символ, не пойму. С обратной стороны штрихкод, и снова глаз на пирамиде. Иллюминаты, что ли? Вот и документ. Потихоньку я начал расслабляться. Золото продали, документ дали, посмотрим, что будет дальше. Взял свой паспорт, положил в карман рубашки.
– Поехали в другой двор, Володь.
Мой вербовщик снова залез в машину. Ну поехали.
Я объехал здание, въехал в другие ворота. Грузовик шел очень мягко, почти не качаясь. Все же почти максимальная загрузка получилась, чуть меньше, чем должно быть.