Споры продолжались еще долго, статья надломила мотивацию в роте, в глазах у каждого читался немой вопрос: «А ты, встанешь? А ты прикроешь мою спину?».
Что-то неуловимо изменилось в поведении солдат. На инструктажах, перед выходом на задания задавались глупые вопросы: зачем и почему. Кое-кто пытался просто отказаться и не выполнить приказ.
Эрез старался задавить «бунт» на корню, но даже ему такое не удавалось, хотя в наших глазах, он был сверхчеловеком. Они вместе с комбатом провели несколько бесед, пытаясь объяснить, что мы выполняем свой долг, но все равно, что-то сдвинулось в солдатских мозгах. Служба продолжалась.
Несколько раз, по ночам, вертолеты доставляли, какую-нибудь шишку в погонах. Все они толкали речи о том, какую нужную работу мы делаем, но через несколько часов улетали домой. А мы оставались. Наша компания держалась вместе, уж друг в друге, мы были уверены, как в себе.
Однажды днем нас вернули с середины очередного патрулирования. На базе выяснились плохие новости. Боевики организовали крупные демонстрации гражданских и под прикрытием толпы приблизились в плотную к нескольким укрепленным пунктам Южно-ливанской армии. ЦАДАЛЬники не захотели стрелять в толпу, а по другому разогнать подстрекаемый террористами народ они не смогли. В результате солдаты разбежались, а Хизбалла завладела двумя стратегически важными точками на северо-востоке.
Система опорных пунктов покрывала всю зону безопасности в Южном Ливане. Часть из них занимали солдаты ЦАДАЛя, а часть — израильтяне. Эта система обороны была тесно взаимосвязанна, образовывая линию где каждый прикрывал соседа и контролировал определенный участок территории. Потеря двух звеньев в это цепи открывала боевикам дорогу в наш тыл, к израильской границе.
К вечеру оказалось, что ЦАДАЛь отходит по всей зоне безопасности. Ночью пришел приказ готовится к отступлению. Мы были в шоке. Хотя разговоры о выводе войск велись давно, даже вывозили потихоньку кое-какое оборудование, но никто не мог предположить, что все кончится в один день. Почти двадцать лет эта база была домом для нескольких поколений солдат, а теперь все полетело к черту. Почему-то это сразу было воспринято нами именно как бегство, может из-за того, что все случилось так быстро. Ошарашенные, мы разошлись собираться. Даже «терминатор» выглядел растерянным.
Укрепленный пункт стал похож на растревоженный муравейник. О сне можно было забыть. Саперы сразу начали готовить бункеры к подрыву. Остальные демонтировали оборудование. Командовавший базой подполковник заявил, что не оставит боевикам даже пустой консервной банки с клеймом ЦАХАЛя.
Все, что нельзя было вывезти — приказали сломать. Во дворе саперы бережно разбирали памятник, поставленный на месте гибели двоих солдат в 1982 году. Подполковник лично руководил работами.
Бронетранспортеры стояли с откинутыми задними аппарелями, по которым солдаты грузили оборудование связистов, пулеметы, тюки с формой, компьютеры. Часть барахла крепили на огромные бронированые бульдозеры Д-9. Мы вкалывали до рассвета. Толстым слоем краски замазали все надписи нацарапанные на стенах за многие годы. Закрасили нарисованные эмблемы подразделений.
Утром ЦАДАЛЬники оставили все укрепления в нашем районе и смылись в сторону границы. Хорошо хоть предупредили в последний момент. Они бросили оружие, танки, бронетранспортеры и артиллерию, все это досталось врагу. Мы остались совсем одни. Я не винил ЦАДАЛьников. В отличие от нас, они рисковали всем, а главное жизнями своих родных и близких.
Часть гарнизона должна была выехать раньше и объединиться с колонной из другого укрепленного пункта. Оставались только саперы, наблюдатели и минимум пехоты, в том числе и наш взвод. Ну и конечно необходимая нам «броня» с экипажами. В полдень колонна выехала из ворот.
Нас осталось пятьдесят шесть человек. Отход назначили на 23:50. Лихорадочная работа продолжалась. На складе лежало в общей сложности около пяти тонн взрывчатки. Один заряд приходился на каждые три метра. В полу километре севрнее начинались первые дома деревушки прилепившейся к склону холма. Саперы попытались рассчитать все так, чтобы жителям не очень досталось от взрывной волны.
К обеду мы собрались в ободранном помещении каптерки, доедая оставшиеся в деликатесы. В углу возвышалась целая гора консервов, каждый выбирал на вкус. Только Зорик примостился в коридоре, на специальных распорках, под потолком, помогая связистам снимать оставшиеся кабели.
Габассо выкопал пасхальную фаршированную рыбу, а Мишаня жевал тунца, аппетитно запивая шаббатным вином. В это момент на склад ввалился Терминатор. Набив карманы консервами он собрался уходить, но в последний момент засек бутылку. За вино Мишане влетело по самое не могу. Эрез прочитал ему лекцию о том, как важно сохранять бдительность, и пообещал отдать под суд на «большой земле». Полупустую бутылку взводный унес с собой. Когда его шаги затихли, под потолком коридора раздался взрыв хохота. Затем Зорик обрушился вниз, в облаке пыли, продолжая корчится от смеха. Минут пять мы топтались вокруг тщетно пытаясь понять в чем же дело. Но он только катался по грязному полу и дико ржал дрыгая ногами.
Наконец Зорик немного отдышался. Оказалось, что он видел как наш взводный вышел из комнаты, достал из кармана бутылку и в один глоток опустошил ее.
— Ну, козел! — обиделся Мишаня.
Теперь настала наша очередь смеяться.
Хохот гулко перекатывался в пустой бетонной коробке, жутковатым эхом разлетаясь по помещениям.
Зорик поворошил кучу консервных банок на полу, выбрал тунца в масле и виноград. Взрезав банки ножом, он с аппетитом принялся за еду. Пару минут мы молча жевали, наблюдая за разносящими кругляши мин саперами.
Сигнал тревоги взвыл совсем неожиданно. По трансляции объявили занять позиции.
Первое что я увидел, выглянув из траншеи, был танк: старый, бурый от ржавчины Т-55 катил по дороге в нашу сторону, желтые флаги Хизбаллы торчали из всех щелей и люков. Танк, наверняка бросили ЦАДАЛЬники, причем совсем недавно. Своей бронетехники у террористов не было. За танком катили разномастные легковушки, набитые вооруженными боевиками, орала музыка, все размахивали флагами, стреляли в воздух. Видимо, заметив уехавшую часть гарнизона и отсутствие флага, боевики подумали, что мы уже ушли. За насыпью, окружавшей базу, прятался наш танк, недалеко от него стоял бронетранспортер М113, с установленным на нем шестиствольным «вулканом». С дороги их было не видно, а значит, террористов ждал сюрприз. «Не высовывайся, — сказал оказавшийся рядом Эрез, сдергивая меня с бруствера, — Кажется, без нас разберутся». Он оказался прав, когда до боевиков оставалось не более километра, танк и бронетранспортер, одновременно взревев двигателями, выкатились на насыпь, первый снаряд попал Т-55 под башню, в танке грохнуло, из люков повалил дым. В это время бронетранспортер прошелся очередью из «вулкана» по замыкающему мерседесу, машина на глазах превратилась в решето, бензобак взорвался, выскочить не успел никто. Подбитый танк, по инерции продолжая катиться, съехал с дороги, и взорвался, видимо, сдетонировал боекомплект. Башня, медленно кувыркаясь, поднялась в воздух и упала на обочину. Загрохотали наши пулеметы, танк тем временем уничтожил снарядом еще одну машину. Разгром довершили два «апача» появившиеся над горящей колонной и прочесавшие остатки на дороге из своих пушек. Все было кончено.
Радости эта победа не прибавила, ведь предстояло ночью пробираться домой, а теперь нас точно ждали неприятности.
На укрепления посыпались было мины, но боевикам быстро надоело это занятие.
В 23:30 мы сидели в бронетранспортере. Мишаня расстроено бормотал себе под нос: «А как же, пацаны? Как я теперь отомщу?».
В ответ Зорик хлопнул его по каске и сказал свою знаменитую фразу: «Война никогда не кончается! По крайней мере, здесь, на этой земле. Ты что думаешь, мы уйдем и все? Не-е-ет… просто война продолжится, только ближе к дому, на границе или погаснет здесь, но полыхнет в другом месте!».