Однако мужчина не оборачивался даже чтобы проверить, не отстала ли Миголь.
Может быть, он из этих, из диких? Живёт где-нибудь на окраине. Не слыхал ничего про правила поведения в обществе. Хотя, у него голос такой, как будто едва начал ломаться. Значит, должен быть либо в интернате, либо только-только вышедшим замуж и являться добропорядочной женщиной. Но никак не разгуливать свободно по канализациям. Ой, а вдруг сбежал от мужа? И идентифицировал себя раньше, чем разрешено законом?… Или не просто сбежал, а убил его? Как Лайла.
Воспоминание о любовнице заставили Миголь горестно изогнуть брови и всхлипнуть.
Мужчина полуобернулся.
— Чего, простыла?
Миголь неопределённо помотала головой. Её спутник приостановился, скинул куртку, почему-то старательно отворачиваясь, и протянул её женщине. Миголь быстро укуталась, невнятно поблагодарив.
Дальнейший путь они совершали в молчании, которое Миголь показалось тягостным. Хотелось о многом расспросить своего проводника. Кто он такой — этот вопрос мучил сильнее прочих.
Но вот, наконец, незнакомец остановился и произнёс:
— Всё, дальше не иду. Вон туда иди прямо, потом свернёшь и всё время налево. И там будет лестница наверх.
— А почему ты не идёшь? — спросила Миголь, глянув искоса. Не очень-то хотелось одной идти по тёмному сырому туннелю, где в боковых ходах возились крысы.
— Потому что. И так потрачена на тебя куча времени. А мне надо ещё встретить кое-кого. Так что давай куртку и вперёд.
Миголь обиженно надулась, стащила с себя куртку и вернула владельцу. Он быстро оделся, почему-то снова отвернувшись.
— Всего хорошего! — быстро буркнул незнакомец и торопливо зашагал в обратную сторону.
Миголь шагнула было следом, раскрыв рот, чтобы попросить фонарик. Но её случайный спутник уже скрылся за поворотом. Бежать за ним не было никакого желания. Тогда Миголь развернулась и торопливо зашагала в указанном направлении. Потом ускорила шаг — стал чудиться приближающийся шорох. Когда Миголь, шумно дыша, судорожно карабкалась вверх по скользкой ржавой лестнице, осторожные крысы вышли из укрытий и чинно уселись у подножия лестницы, подняв кверху острые задумчивые морды.
Миголь толкнула крышку люка и торопливо выбралась на воздух.
Теперь можно отдышаться. Хочется верить, что никакая стая хоккеистов здесь не охотится. Ох, и когда же правительство обратит внимание на эту напасть!
Немного отдохнув, юная женщина поднялась и зашагала по знакомым улицам, мимо спящих домов и окон с опущенными ролл-ставнями, мимо припаркованных у обочины никому не нужных машин. Кому придёт в голову промышлять ночным угоном, если каждая вылазка может закончиться встречей с хоккеистами или обнаглевшими крысами?
Миголь встала перед замысловатой вязью кованых ворот и, вдохнув, нажала на кнопку звонка. К её удивлению, ответили сразу. Но не муж — ох, слава богу! — а управляющая. Трана была женщиной серьёзной, умной, они во многом понимали друг друга с мужем Миголь, и это временами даже заставляло юную женщину ревновать. Муж запретил своей старшей жене инициализироваться и настоял на физической коррекции именно потому, что не хотел расставаться с нею. А Миголь вряд ли сможет потягаться с Траной в интеллектуальных способностях, да и характером не слишком приятна. Муженёк наверняка вытолкает её взашей из дому в назначенный срок, наскоро распорядившись принять на работу куда-нибудь в Министерство. Словом, проблем с инициализацией, как у бедной Траны, возникнуть не должно. И этот факт не мог не радовать.
Трана жила на вполне привилегированном положении и вела себя крайне учтиво и даже мило по отношению к взбалмошной Миголь. Прекрасно справлялась со своими обязанностями и ничем не выказывала своего недовольства по поводу того, что ей не позволили стать мужчиной в назначенный срок. Но один раз Миголь услышала, как она плачет, и с тех пор перестала относиться к управляющей как «к старой грымзе».
— Ох. Госпожа Миголь! — воскликнула Трана, едва увидев лицо жены своего хозяина на мониторчике видеофона, — Слава богу, вы вернулись!
Без лишних слов она дистанционно открыла ворота, и Миголь, чуть понурившись, направилась к дверям родного особняка. Когда она оказалась в привычном тепле и царстве дорогих ароматов, горячая ванна и какао были уже приготовлены, а расторопные домашние андрогинны помогли раздеться и собрались прислуживать юной госпоже во время купания, но в роскошную ванную комнату вошла Трана, прямая и высокая, держащаяся с достоинством, присущим жене Верховного, а не какой-то там экономке. Она отослала маленьких созданий с полудетскими личиками и с телами взрослых людей прочь, а сама взялась за расчёску и шампунь. Пока Миголь нежилась в ванной, Трана тщательно расчёсывала её мягкие волосы смоченной в шампуне щёткой и хранила то молчание, которое обычно предшествует важному разговору. Что ж, она неспроста отослал прислугу и занимается работой, которой нет в её контракте.
Миголь нарушила гнетущую тишину первой:
— А где мой муж?
— Господин Клаус отбыл в Министерство. Там случилось ЧП, — ответила Трана и добавила более тихим голосом, — И именно о вашем муже я и хотела бы поговорить. Точнее, о вашем отношении к нему.
Миголь дёрнула уголком губ. Да какое этой…переделанной дело вообще до её отношений с мужем?! Но Трану вовсе не хотелось оскорблять подобными резкими фразами.
— Хм…о моём отношении?
— Господин Клаус очень волновался о вас. Вы исчезли и пропадали где-то всю ночь. Вы могли пострадать.
Миголь слегка передёрнула плечами, припоминая крыс и встречу с хоккеистами.
— Но всё же в порядке? — невинно улыбнулась она.
— Да. Но всё же вы не должны так себя вести.
Ох уж эти мне проповеди! — вздохнула Миголь, чуть передёрнув плечами.
— Господину Клаусу и так сейчас нелегко приходится. Тем более, сегодня. А вы ведёте себя крайне эгоистично.
— Послушай, — Миголь повернулась к ней, чуть прикрыв глаза, — Какое тебе вообще дело до того, как я себя веду? И что ты так печёшься о своём хозяине? Кажется, подобная забота — дело официальной жены, не находишь?
Трана отодвинулась, отложив щётку.
Как будто отхлестали по щекам. Эта малолетка, которая совсем недостойна Клауса…
— Господин Клаус прибудет через час, как сообщил, — холодно проговорила женщина, поднимаясь и покидая ванную комнату.
Миголь понежилась в одиночестве какое-то время. Потом торопливо домылась и направилась в супружескую спальню ждать мужа. В голову настырно лезли мысли о Тране и муже. Они оба были несчастны. Они не могли и оставаться вместе как муж и жена, но не могли и расстаться.
По закону, дети с первичными именами воспитываются в интернатах до своего четырнадцатилетия, потом принимают женское имя и — кому повезёт — выходят замуж. Одиннадцать лет они должны жить с выбравшими их мужчинами, слушаясь во всём и впитывая различные знания (а мужчина должен обеспечить жене обучение какой-либо специальности, науке или виду искусства). На своё двадцатипятилетие женщина принимает мужское имя и статус, новоявленный мужчина обязан покинуть дом мужа и начать собственное автономное существование, дабы через пять лет привести в свой дом молодую жену. Или же не привести. Это правило вовсе не было таким жёстким, как другое — разрешение на инициализацию обязан выдать муж. Или не выдать. Однако мужчина не имеет никакого права жить с другим мужчиной, за это полагается смертная казнь. И потому женщин, которых отказались отпускать от себя мужья, корректируют, то есть при помощи серии операций превращают в подобие биологических женщин, существ, от которых давным-давно остались лишь легенды. Скорректированные женщины полностью зависят от своего мужчины, не обладают никакими правами, не имеют даже имени — только искажённое на женский манер мужское, судьба их полностью в руках бывшего мужа, который имеет право повторно жениться и выгнать бывшую жену из дому или оставить при себе на правах служанки. Но бывает и так, что мужчины женятся второй раз только для виду, но при этом продолжают любить свою первую жену, которую отказались отпускать от себя. Миголь часто думала, что она сама — как раз и есть та «видимость». Может быть, она стала такой врединой именно потому, что осознавала истинное положение вещей.