Если полковник и удивился моей осведомленности, то вида не подал. Но я бывал здесь и знаю, что сам туннель - это просто подземная часть Авеню де Нью-Йорк. В этом месте проспект покатой горкой уходит вниз, а полосы встречного движения разделяет сначала приподнятый бордюр с невысокими столбиками, а дальше уже колонны, поддерживающие по центру свод туннеля. На правой полосе той его части, что ведет в сторону центра, в этом месте есть небольшое сужение, и еще узкий технический бордюр шириной сантиметров шестьдесят, идущий вдоль отвесной стены. Именно здесь, судя по кадрам из новостей, и произошла авария.
Охранник приносит нам прессу, и мы, выйдя из машин, начинаем пробираться сквозь толпу в центр площади. Сначала меня не узнают - здесь слишком много людей и все они находятся в очень подавленном состоянии. Некоторые даже не скрывают слез. Но потом огромный букет белоснежных роз в моих руках привлекает чье-то внимание, и в толпе шелестом проносится: “Victor... Victor Seleznioff... de Etoiles Rouges…” - «Виктор… Виктор Селезнев из Ред Старс…». Люди начинают оглядываться и расступаться, пропуская нас вперед. И сразу же смыкаются за нашими спинами, устремляясь следом. В толпе оказалось еще и много репортеров, все они тут же рванули к нам, ослепляя людей вспышками фотокамер. Телеоператоры тоже сразу оживились и принялись снимать происходящее. А мы тем временем уже добрались до парапета, с которого открывался вид на въезд в туннель.
Здесь еще нет монумента Факел Свободы, он появится только в 87 году. А еще через десять лет - в 97-ом - люди превратят его в неофициальный памятник погибшей принцессе Диане. Ну, а сейчас это место завалено цветами, принесенными для Веры. Целое море цветов. Букеты лежат на парапете, устилают ковром тротуар. Среди цветов тут и там горят свечи в красных стеклянных колбах с крышками, какие обычно используют на католических кладбищах. Много фотографий Веры - особенно часто встречается ее фото из Vogue, перепечатанное вчера одной из вечерних газет. Есть здесь и мягкие игрушки, но эта традиция сравнительно новая, и пока еще не сильно распространенная в Европе. Гранитные плиты парапета все исписаны фломастерами и аэрозольной краской, чаще всего встречается надпись: «On vous aime, Vera!» - «Мы тебя любим, Вера!». Есть и англоязычные надписи и даже одна на русском - “Ты будешь вечно жить в нашем сердце!”. Интересно кто это написал? Посольские? Нет, вряд ли. Скорее эмигранты. В Париже еще со времен Революции живет большая русскоязычная община.
- Просто идеальное место для убийства... – со вздохом произносит Сергей Сергеевич, посмотрев вниз на въезд в туннель
- Про что и речь…
Я бережно укладываю на парапет огромный букет, поправляю отдельные цветы и хрустящий целлофан. Рядом Майкл также бережно расправляет траурные ленты на букете алых роз. Мы, молча, стоим, и вся площадь тоже скорбно замолкает. Даже репортеры на время перестают щелкать затворами своих фотокамер. Это минута молчания...
Чувствую, как меня кто-то осторожно теребит за полу моего плаща. Опускаю глаза и вижу темноволосую девочку лет восьми. Она протягивает мне небольшого плюшевого медвежонка ярко-желтого цвета.
- Хочешь посадить его рядом с моими цветами? – по-французски спрашиваю я
Девочка кивает. Подхватив ее, даю ей возможность пристроить своего медвежонка среди роз. Неожиданно она обнимает меня за шею и снимает мои очки, заглядывая мне в глаза
- Ты плачешь, да? - спрашивает она - Не плачь! Мама сказала, что Вера теперь на небе с ангелами, и ей там хорошо.
От неожиданности я теряюсь и даже не знаю, что ей ответить. Я просто в шоке от ее слов... Репортеры, стоящие рядом, жадно прислушиваются к нашему разговору и снимают все на камеру
- ...А что еще твоя мама сказала?
- Что ты теперь никогда не приедешь к нам выступать – хмурится девочка - Это правда, да?
Ох, и вопросы у этого ребенка… Я бы предпочел сейчас промолчать, но все вокруг напряженно ждут моего ответа, и мне приходится ей отвечать
- Как тебя зовут, красавица?
- Жюли…
- А ты хочешь, чтобы я приехал, Жюли? – девочка радостно кивает – Тогда я обязательно снова приеду. И мы обязательно выступим в Париже. Но не в этом году.
- Тогда в следующем?
Детская непосредственность опять ставит меня в тупик. Я правда не знаю, что ей ответить. На мое счастье сквозь толпу к нам прорывается молодая женщина, видимо ее мать
- Жюли, разве так можно?! Простите ее… - это уже мне
- А Викто’р сказал, что он будет выступать в Париже! – радостно сообщает ребенок маме и всем окружающим
Женщина еще раз смущенно извиняется и уводит дочь. А за меня тут же берутся журналисты
- Виктор, вы, правда, собираетесь на гастроли во Францию?
- Пока только в США и Италию. А если пригласите нас во Францию, мы рассмотрим и такую возможность. Но сейчас мне тяжело говорить об этом, вы должны меня понять.
Репортеры сочувственно кивают, но уже вцепились в меня мертвой хваткой
- Скажите, как остальные члены вашей группы восприняли гибель Веры?
- У всех был шок. Настолько острый, что многие просто не поверили. Отказывались верить в услышанное. Как в цивилизованной стране могло произойти такое? Как можно устраивать охоту на человека и загонять его как добычу в лесу?! А главное - ради чего?! Чтобы потом заработать тридцать серебряников на фотографиях чужой смерти?!
Я повышаю голос, над площадью повисает напряженная тишина. Я обвожу притихшую толпу пристальным взглядом, забираю прессу из рук Сергея Сергеевича
- И вот теперь Вера мертва. Ее больше нет. А я хочу спросить всех этих охотников: вы довольны? Напились крови?! Получили свою кровавую сенсацию?!
Поднимаю высоко над головой пачку журналов и газет, потрясаю ими в воздухе и начинаю по очереди показывать их толпе, чтобы были видны названия изданий
- Мы знаем имена убийц и названия изданий, на которые они работают. Эти таблоиды тоже должны понести заслуженное наказание как соучастники убийства!
- Вы предлагаете развязать травлю прессы? – морщится один из репортеров
- А вы предлагаете оставить все как есть?! У вас во Франции действуют особые законы для прессы? По которым ей можно безнаказанно убивать?!
- Это же был несчастный случай! – выкрикивает другой журналист
- Да, вы что?! – кривлю я рот в издевательской ухмылке – Сами-то хоть верите в то, что сейчас говорите?! Если и полиция попробует убедить нас, что это был несчастный случай, то я сразу должен всех предупредить: нас такой ответ не устроит!
Толпа одобрительно гудит, и я снова громко обращаюсь к людям на площади
- Это было настоящее убийство! Но самое отвратительное то, что совершив его, папарацци не спешили вызывать полицию и скорую помощь, Нет! Кто-то из них сразу же трусливо сбежал с места аварии, а остальные тут же бросились фотографировать умирающих людей в покореженном автомобиле. Они в этот момент думали только о том, сколько им заплатят за эти снимки!
Меня потряхивает от ярости, я еще раз показываю всем названия журналов и газет:
- Вот имена пособников этих убийц! Я могу перечислить поименно те издания, чьи репортеры убили вчера Веру в этом туннеле: «Clocer», «Public», «Paris Match», «France Soir», «France Dimanche».
Моя ярость, мои эмоции передаются толпе, и теперь уже вся площадь рассерженно гудит, как один большой, потревоженный улей
- Люди, очнитесь! Неужели мы простим им это преступление?! Неужели убийцы и их покровители останутся безнаказанными?! Сколько будет продолжаться эта вакханалия с преследованием артистов?! Сколько еще людей должно погибнуть, прежде чем власти примут меры против этого произвола? Неужели человеческая жизнь стоит всех этих журналистских заработков на сплетнях и человеческом горе?! Давайте же хоть раз проявим гражданскую солидарность и потребуем от полиции и властей самого тщательного расследования гибели Веры Кондрашовой! Не пустых отговорок и пустых обещаний, а стопроцентных доказательств, подкрепленных заключениями экспертов и показаниями надежных свидетелей.