- Послушай, Виктор… я, конечно, перегнул с вашей группой, согласен. Но и ты меня пойми! Это моя работа – защищать свою страну от таких, как вы.
- А сами американцы в курсе, что ты их именем убиваешь ни в чем не виноватых девушек?!
Его жалкие оправдания поднимают во мне жаркую волну ненависти. Так хочется ему врезать, аж кулаки зудят. Но… вдруг у полковника есть свои планы, и эту гнилую шкуру надо оставить нетронутой? Наверное, все же стоит сначала уточнить…
- Сергей Сергеевич, а генерал дал какие-то особые распоряжения по поводу его казни?
- Нет. Сказал, все на твое усмотрение, хоть харакири ему делай. Он только просил тебя вспомнить, как расправились с каким-то хорошо известным тебе итальянцем. Но если честно, то я не понял, кого он имел ввиду.
Я тоже на минуту задумываюсь – итальянцем…? Каким еще итальянцем? А потом начинаю хохотать, как ненормальный. Нет, у генерала все-таки есть чувство юмора! Просто юмор этот черный. Веверс прямым текстом намекнул мне на смерть Кальви, когда его в моей прошлой жизни повесили под мостом Блэкфрайерс в Лондоне. Так вот почему мы сейчас здесь! Ай да Веверс, ай да сукин сын! Это будет таким своеобразным предупреждением ЦРУ от КГБ: “Под мостами не вешать! Эксклюзив.” Потому что без црушников в том случае с Кальви явно не обошлось - может, они сами и разработали операцию по его устранению.
- Длинная веревка есть?
- Найдем.
- Ну, и прекрасно, перекиньте ее через вон ту балку. На эту гниду даже жалко патрон тратить.
Саттер с ужасом смотрит на меня, отказываясь верить, что сейчас ему придется умереть. Спрашивает трясущимися губами
- Не понял… ты… ты что - правда, агент КГБ?!
- Да, я уже практически его директор.
- Кто?!!
– Дьявол в пальто! – огрызаюсь я. И театрально расставляю руки в стороны, задрав лицо к небу - А на самом деле, я ангел мести, посланный истреблять таких тварей, как ты.
Наши тихо хмыкают, а Саттер хватает ртом воздух, не понимая, что я сейчас несу и кажется, принимая меня за сумасшедшего. Но в психиатрии ведь как — кто первым халат надел, тот и доктор. Другой вопрос: почему мне никто не хочет верить, когда я говорю чистую правду, а?
- Короче, передай в аду персональный привет от меня Збигневу Бжезинскому и главе МИ-5 Говарду Смиту. Они тебе сами расскажут, кто я. Ну, и готовься встречать там свою семью – сыновей и жену. Их адрес мы нашли, и скоро они к тебе тоже присоединятся.
- Вы не посмеете! – визжит црушник – Моя семья ни при чем!!!
- Ничего личного, Саттер. Око за око, зуб за зуб – с издевкой утешаю я его - Видит бог, ты же начал войну первым.
Он пытается вскочить и оттолкнуть ребят, но те подхватывают его под руки, и через минуту он уже балансирует на шатком ящике, с петлей, накинутой на шею. Жалкий, сломленный и ничем не напоминающий того наглого подонка, который взялся играть людскими жизнями.
- Ну, что... Именем Союза Советских Социалистических Республик ты признан виновным в убийстве и покушениях на убийство и приговорен к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Гореть тебе в аду, тварь!
Ударом ноги я вышибаю ящик из-под негодяя. Саттер хрипит, извивается в веревке. И знаете что? В этот момент ничего у меня в душе действительно не дрогнуло. Вообще ничего.
- Виктор, надеюсь, ты не собираешься мстить его семье? - встревожено спрашивает полковин, глядя как корчится црушник
- Нет, конечно... Иначе чем я буду отличаться от этой твари. А он пусть теперь и на том свете трясется от страха.
- Суровый ты парень… Может, не ту профессию выбрал? Подумай…
Ага… вот всю жизнь мечтал црушников убивать… Хотя если посчитать всех тех гадов, что я отправил здесь на тот свет, я не просто ангел мщения – я бич божий! Карающая десница.
*****
До посольства добираемся в тишине. Разговаривать совсем не тянет, да и вопросов у меня нет. Снова пересаживаемся на полпути в другую машину, и снова едем по пустынному шоссе под дождем. Только теперь он уже постепенно превращается в полноценный летний ливень, словно сама природа помогает нам стереть все следы нашего ночного выезда.
- Тебе хоть легче стало? – не выдерживает Сергей Сергеевич, когда мы возвращаемся в гостиницу и идем подземными коридорами.
- …Нет. …Не знаю. Если немного... Наверное, лучшая терапия для меня сейчас – это работа. Потому что, даже придушив до кучи Трампа и журналюг, мне все равно не вернуть Веру. Вот в чем беда…
Полковник, вздохнув, кивает
- Я отправлю кого-нибудь из ребят подежурить у твоего номера. Если будет совсем тяжко, скажешь им – они тебе снотворное принесут …или коньяка нальют.
- Обойдусь. Если каждый свой стресс я начну запивать, через полгода конченным алкоголиком стану. А на хрена мне такое счастье?
На этом вопросы у гэбиста тоже заканчиваются, и до моего номера мы идем молча. Он понял, что истерики от меня ждать не стоит, и видимо успокоился. Терзало ли меня раскаянье из-за казни Саттера? Вот уж нет. Я хочу быть добрее, но видит бог – такие твари просто сами нарываются. Поэтому я бы и еще раз выбил из-под его ног этот чертов ящик. А если бы это могло вернуть Веру, то и чего похуже с ним бы сделал. Мир однозначно стал чище без этого подонка…
*****
Просыпаюсь ранним утром – на часах еще семи нет, зато сна уже ни в одном глазу. Ведь это в Париже сейчас семь, а в Москве-то около десяти, так что мне вполне хватило времени, чтобы нормально выспаться. Первым делом я включаю телевизор, чтобы узнать последние новости. Труп Саттера там, конечно, не покажут, неопознанный висельник в пригородной промзоне – это не сюжет для центрального канала. Да, и вообще сильно сомневаюсь я, что доблестная французская полиция уже нашла его. А если и нашла, то теперь замучается выяснять эту личность.
Меня сейчас больше интересует реакция официальных властей Франции и простых парижан на мое вчерашнее появление на месте аварии. В полдень у нас будет пресс-конференция в посольстве, нужно к этому моменту хорошо представлять реакцию мировой общественности, и вообще то, что происходит сейчас здесь, в Париже.
Вот, например, какой-то ночной погром в новостях показывают …судя по всему, где-то в самом центре города.
Я добавляю звук погромче, вслушиваюсь в возмущенный голос репортера с трудом переключаясь на быстрый французский.
- …Разгромлены редакции не только «France coir» и «Paris Match», хотя они пострадали больше остальных. Досталось также и зданиям, где расположены «France Dimanche» и «Clocer». Как видите, разгоряченные фанаты «Red Stars» ночью не только разбили стекла в окнах этих зданий, но и разрисовали двери, стены и даже тротуары гневными надписями, обвиняющими журналистов этих изданий в гибели советской певицы Веры Кондрашевой.
На экране показывают кадры с Верой с концерта. Я делаю глубокий вдох.
Ох, ни фига ж себе… Оказывается, не только мы этой ночью были делом заняты! Вера пропадает, камера переходит с нервного лица репортера на светло-серый дом за его спиной, и я довольно хмыкаю. Вся стена словно в кровавых подтеках - надписи ярко-красной краской: «Tueurs!», «Honte!», «Bâtards sanglants!» и «Vous brûler en enfer!» доходят, чуть ли не до второго этажа. Молодцы, ребятки, хоть кто-то назвал все происходящее своими именами!
- Возмущение молодежи в чем-то можно понять, но называть журналистов «убийцами» и «кровавыми ублюдками», оскорблять их и предлагать им «гореть в аду» - это уже чересчур! Ничем иным, как злостным, возмутительным хулиганством признать недостойное поведение поклонников советской группы нельзя – пафосно заканчивает свой спич репортер.
Ах, ты ж, боже мой…!!! Какие, оказывается, французские журналисты ранимые! Пусть еще скажут спасибо, суки, что фанаты не пришли туда с вилами и факелами. Надо будет как-то завуалировано поблагодарить парижан за проявленную солидарность. Хотя чего стесняться? Могу им и в открытую сказать: «Merci les amis!». А что мне французские власти сделают – штраф выпишут? Ну, ну… пусть только попробуют! Сейчас мне здесь все с рук сойдет, даже если я лично перебью все стекла в этих редакциях. Простые французы все равно будут на моей стороне, а желтую прессу давно пора на место поставить.