На крыльцо вышли мама и дед.
- В этот раз без подарков - я развел руками, пытаясь увернуться от шершавого языка щенка. Но куда там…
- Бог с тобой, Витюша, какие подарки… - махнула рукой мама и обняла меня, нежно погладив по волосам - ты и так нас избаловал.
- Как все прошло? - это уже дед, пожимая мне руку
- Прошло и ладно - не стал вдаваться в подробности я - потом расскажу, сейчас сил нет
- Успеется - кивнул дед - пойдем в дом, мы там уже накрыли на стол...
*****
Я думал, тепло близких людей поможет мне немного оттаять, но похороны Веры окончательно добили меня. Сначала была утомительная гражданская панихида - трехчасовое прощание с Верой в ДК МВД, когда весь наш сплоченный коллектив по очереди стоял в почетном карауле у ее гроба. В душном зале нечем было дышать из-за горы цветов, даже несмотря на открытые настежь окна. А народ все шел и шел, чтобы проститься с нашей звездочкой. Думаю, даже если бы прощание в тот день продлили до вечера, все желающие не успели бы все равно пройти, так их было много. Поэтому в какой-то момент милиция двери в ДК просто перекрыла.
Потом все тоже самое повторилось и на Ваганьковском кладбище. Уже во время панихиды стало понятно, что на кладбище история с толпой народа повторится, и там тоже будет давка. Но действительность превзошла наши опасения. Все окрестные улицы рядом с выходом из метро «Улица 1905 года» были забиты народом. Над толпой текла настоящая река из цветов - все это здорово напомнило мне будущие похороны Высоцкого. До которых оставался всего-то год. Казалось бы: где народный кумир Владимир Высоцкий, а где солистка Вера Кондрашева из “Красных звезд”? Но, к сожалению, большую роль во всей этой шумихе сыграло то, что наше телевидение довольно подробно освещало происходящее в Париже. И вся советская страна с негодованием следила за этим. О дате и о месте погребения Веры, в новостях, увы, тоже сообщили. И ее похороны превратились в настоящий кошмар.
Саму церемонию похорон пришлось прилично задержать - мы ждали в машине, пока милиция восстановит порядок и оттеснит народ с проезжей части, дав подъехать к воротам кладбища катафалку с гробом и автобусам с нашими сотрудниками. Некоторым поклонникам даже стало на жаре плохо, пришлось вызывать машины скорой помощи.
Начальник охраны передал мне трубку Алтая. Звонил Щелоков:
- Витя, ну, что у вас там происходит?
- Ничего хорошего. Боюсь, здесь случится вторая Ходынка - мрачно просветил я министра - Нужны еще наряды милиции, пусть заворачивают людей назад прямо у метро.
- Сейчас распоряжусь. Крепитесь там… От нас Чурбанов будет.
- Это все ужасно - посеревший Клаймич обмахивался журналом, найденным в салоне машины, но ему это помогало плохо. Как бы нашему директору тоже скорую не пришлось вызывать.
Наконец, милиции удалось восстановить порядок, и наша похоронная процессия под траурную музыку двинулась по аллеям кладбища к месту захоронения. Ребята, меняясь, несли на плечах Верин гроб, мы с родителями Веры и со звездочками скорбно шествовали следом. Я продолжал сжимать в руках большой букет белых роз. Острые шипы нещадно впивались в пальцы, но я не чувствовал боли.
Мы остановились возле вырытой могилы, выстланной лапником, Верин гроб поставили на специальную подставку. Первым попрощаться с Верой подошел отец. За ним к гробу под руки подвели рыдающую Татьяну Геннадьевну. Ей уже вкололи успокоительное, но она продолжала голосить и вообще была как бы не в себе. Сердце разрывалось от жалости к этой несчастной семье. Плач в толпе усилился, мне в плечо уткнулась рыдающая Лада. Я не выдержал и тоже вытер побежавшие по щекам слезы.
Сквозь мутную пелену увидел, что распорядитель подзывает меня. На негнущихся ногах я подошел, положил букет в гроб, поцеловал в лоб чистое, ангельское лицо Веры. Ее очень аккуратно загримировали и в соответствии с традициями одели в белоснежное свадебное платье. Казалось, что эта красавица не умерла, а просто уснула. Травм от аварии видно не было, и о смерти говорил только слабый запах формалина, который видимо долго еще будет меня преследовать.
Начали прощаться и все остальные. Милицейское оцепление за нашими спинами уже еле сдерживало толпу желающих бросить последний взгляд на мертвую звездочку. На помощь им бросилась охрана и все наши парни, успевшие попрощаться с Верой.
Дальше помню все как тумане… Как заколачивали гроб, как опускали его на длинных ремнях в могилу, как застучали о крышку первые горсти сухой земли. Над холмиком свежей земли установили большую фотографию улыбающейся Веры и пышные венки. Потом пространство вокруг могилы заполонили живыми цветами. Мы молча поклонились, отдавая Вере последний долг памяти, и медленно двинулись в обратный путь к воротам кладбища.
Ум мой до сих пор отказывался верить, что ее больше нет. Все происходящее вокруг казалось не имеет к Вере никакого отношения. Подавленные и измученные жарой, мы с коллегами, молча, рассаживались в машины и автобусы, чтобы поехать теперь на поминки, проведение которых заказали в банкетном зале ресторана Прага…
Его я тоже отныне буду избегать - слишком тяжелы эти воспоминания...
*****
Невзирая на все трагические события, на следующее утро наш коллектив собирается в студии в полном составе. Клаймич попытался убедить меня, что нужен хотя бы день, чтобы всем прийти в себя после похорон, но тут я был непреклонен. Работа – вот лучшее лекарство от тоски и хандры, а значит – нам всем пора заняться делом.
Накануне в Праге ко мне подошел и Завадский
- Вить, мы тут решили вечером в студии собраться. Ну, помянуть Веру без этого официоза.
Коля кивнул на большой банкетный зал, где тихонько играла траурная музыка, люди - знакомые и не очень - выпивали за столами поставленными буквой Т, подходили друг к другу, тихо общались… Из артистической среды здесь практически никого не было. Лето - время массовых гастролей и отпусков - артистов просто не было в Москве, а нарушать гастрольный график и переносить концерты, никому не позволено. Соболезнования прислали многие и многие, а те, с кем у нас дружеские отношения, еще и лично позвонили Григорию Давыдовичу. Но приехать практически никто не смог. Я отнесся к этому с полным пониманием - артисты люди подневольные, особенно в СССР. Так что на похоронах и поминках была только Люда Сенчина, на которую общие строгие правила в силу известных причин не распространяются, да еще Катя Семенова. Она сейчас лишь изредка участвовала в сборных концертах, и на гастроли ее пока не приглашали.
- Коль, если там будут только свои, я не против.
Но поминки в студии получились еще более тягостными, чем в ресторане. Здесь нам уже не нужно было притворяться и произносить красивых слов, все мы прекрасно знали, что из себя на самом деле представляла покойная Вера. Да, мы страшно жалели коллегу, но вместе с тем и прекрасно понимали, что если бы не ее взбрыки и капризы, участившиеся в последнее время, мы бы здесь сейчас не сидели за поминальным столом.
- Что же теперь будет… - тяжело вздохнула Лада – гастроли в США, наверное, перенесут?
- Нет. Гастрольный график не изменится - я уже не мог пить спиртное, налил себе минералки - Маховик запущен, билеты уже вовсю продаются.
- Как-то это… не по-человечески.
- Можете считать меня бессердечным гадом, но завтра утром всех жду здесь в студии – и, помолчав добавил - Show must go on.
...Наше первое утро после отпусков, конечно, по традиции началось с общего собрания в репетиционной. Обвожу своих хмурых сотрудников пристальным взглядом, попутно отмечая непонимание на некоторых лицах моего жесткого поступка, и начинаю с того, чем закончил вчерашний вечер
- Show must go on, коллеги. Эту фразу вы должны зарубить себе на носу. Потому что она станет нашим главным правилом и девизом на ближайшие два месяца. Нет у нас возможности отложить или отменить гастроли. Нет! Мировой шоу бизнес, к которому мы теперь с вами принадлежим, существует по очень жестким правилам. И не нам их отменять. Слабости там не прощают, покажем ее хоть раз, и наши позиции сразу же пошатнутся. Поэтому нам остается сейчас только сцепить зубы, и готовиться к предстоящему шоу.