Народ оживился, подошел ближе к сцене.
— Браво! — на входе в зал стоял и театрально аплодировал мне Андрей Николаевич Кузнецов. Подполковник КГБ. Наш «итальянский» куратор. Позади него был виден хмурый Чурбанов — Тебе бы Витя, не песни писать, а с трибуны выступать.
— А в чем собственно дело? — растерялся я — Юрий Михайлович?
— Виктор, тут дело серьезное — Чурбанов вышел вперед — Сигнал на тебя в КГБ поступил. Андрей Николаевич опросить тебя приехал. Ну и я с ним. Для подстраховки.
— Пойдемте в кабинет
Черт, как не вовремя! Только я взбодрил сотрудников…
Мы поднялись на второй этаж, зашли в наш с Клаймичем кабинет. Мужчины разделись, сели за переговорный столик. Кузнецов вынул из дипломата бланк протокола.
— Вчерашний квартирник? — я подтащил ближе кресло, сел напротив подполковника — Уже настучали?
— Не настучали, а проинформировали! — поучающее произнес Кузнецов — Или ты думаешь, что можешь петь антисоветские песни и комитет никак на это не отреагирует?
Чурбанов укоризненно на меня посмотрел.
— Антисоветская агитация и пропаганда — продолжал подполковник, вписывая в протокол мою фамилию и имя — Статья 70 УК. Лишение свободы на срок от шести месяцев до семи лет. Ты у нас теперь дееспособный, будешь отвечать за свои дела. И никакие покровители тебе уже не помогут.
— Подполковник! — вмешался Чурбанов — Полегче на поворотах. Один ваш начальник, который самый главный, уже доугрожался.
— За Юрия Владимировича вы еще ответите! — набычился Кузнецов — Это вам с рук так просто не сойдет. Сейчас я возьму и арестую ваше юное дарование. Пусть в тюрме посидит вместе со своим директором, подумает о жизни. Страна ему все дала! Образование, мирное небо над головой, даже заграничные командировки. И чем он ей ответил?!?
— Счеты сводите? За драку в Шереметьево? — вмешался я, дабы предотвратить взрыв у Чурбанова. Тот уже покраснел, привстал. Сейчас в драку кинется.
— Это не имеет отношения к делу — отрезал подполковник — Итак, по существу. Вчера вы на квартире вашего сотрудника Завадского исполнили в присутствии трех десятков человек песню «Перемен». Посвятили ее некому несовершеннолетнему Виктору Цою из Ленинграда. В песне в частности, есть такие слова — Кузнецов вытащил из дипломата еще одни документ и зачитал:
— Все правильно? — поинтересовался подполковник
— Абсолютно.
— И каких же перемен требуют ваши сердца, Селезнев? Расскажите, не стесняйтесь. В тот момент, когда Леонид Ильич тяжело заболел и кстати, вашу роль в этом еще предстоит выяснить, вы поете подстрекательскую песню в молодежной среде с требованием перемен. Это очевидная антисоветчина, направленная против нашего строя и Партии!
— Вы все неправильно поняли — я ласково улыбнулся Кузнецову — Это песня посвящена героической борьбе американских негров против угнетателей. Я только что прилетел из Нью-Йорка и лично видел, как фашиствующие власти этой страны убивают жителей Гарлема. Один из наших сотрудников, Алексей Коростылев, даже пострадал в перестрелке. Увиденное произвело на меня такое сильное впечатление, что в самолете я написал слова песни. В ней главный герой, чернокожий американец требует перемен. У вас же там в бумажке четко написано: «На пылающий город падает тень». Пылающий город — это и есть горящий Нью-Йорк. Вы, Андрей Николаевич, вечерком включите программу Время. Там как раз показывают этот самый «пылающий город».
Чурбанов запрокинул голову и начал хохотать. Я и сам при виде растерянного выражения лица Кузнецова еле-еле сдерживал смех.
— Ловко ты его отбрил — одобрительно кивнул генерал, после того как за разгневанным Кузнецовым закрылась дверь — Не сомневался в тебе Вить.
— Юрий Михайлович, я вам несколько раз звонил, как прилетел! Вам и Галине Леонидовне.