— С Альдоной поговорю. Щелоков не будет против насчет людей из «девятки»?
— Да, сейчас после Калугина и отстранения Андропова все сложно — вздохнул Цвигун — Комитету надо вернуть авторитет в Партии.
— Есть один способ. Только дело срочное — Веверс допил чай и отставил чашку — Про «узбекскую» комиссию слышали?
…23-го к обеду я уже был полностью готов к предстоящему концерту. Презрев все нормы поведения советского артиста на сцене, я под серый итальянский костюм, купленный в Нью-Йорке, надел не рубашку со строгим галстуком, а тонкую шерстяную водолазку черного цвета. Не то, чтобы мне захотелось вдруг выпендриться, нет… Просто стало интересно, как за несколько дней поменялось отношение к Виктору Селезневу, и простит ли мне руководство ЦКЗ Россия такое наглое пренебрежение официальным стилем? Вот что-то мне подсказывает, что никто публичных замечаний в мой адрес сегодня не позволит. По крайней мере, Пуся вчера вечером разливалась соловьем, когда позвонила любезно сообщить мне, что ее ассистенты подобрали «просто изумительные кадры кинохроники», а осветители смогли добиться необходимого оттенка синего. Опоздать еще, что ли мне сегодня на часик — полтора…? Нет, это уже будет откровенным хамством.
Сегодня всем участникам велено явиться в ЦКЗ лишь за час до начала концерта, и я подъезжаю к служебному входу ровно к шести вечера. Без труда добираемся до выделенных нам гримерок и это уже далеко не те маленькие комнатушки, что была выдана нам с Сенчиной на День Милиции. Теперь у меня просторная комната с несколькими подсвеченными зеркалами, в которых отражается вполне приличный интерьер. Кожаная мягкая мебель, большой журнальный стол и даже маленький холодильник, как в отеле, где стоят несколько охлажденных бутылок Боржоми в экспортном варианте и пакеты с соком. На тумбе у окна — электрический чайник, поднос с фарфоровым чайным сервизом и непочатая банка импортного растворимого кофе. Пора уже заводить собственный «райдер». Помнится Мадонна требовала живого петуха, позолоченный унитаз и каббалистическую воду. А Робби Уильямс просит у организаторов концертов 280 полотенец, 6 огнетушителей и фуа-груа с малиновым соусом. Все это, конечно, пиар. Но работает же.
Леха хмыкает, обводя глазами эту гримерную «класса люкс», и начинает привычно доставать из чехла мой сценический костюм, чтобы повесить его на вешалку. Я вальяжно разваливаюсь в мягком кресле, вытягиваю ноги и продолжаю изучать интерьер. Интересно, кого же это сегодня «подвинули», чтобы заселить меня в эту комнату «повышенной комфортности»?
— Кофе будешь…?
— …Да ну его…
— А я выпью. Ты смотрю, совсем сегодня не волнуешься?
— Если только немного…
— Конечно, после-то Сан-Ремо и Нью-Йорка!
Я рассеяно киваю и задумываюсь над словами Лехи… С 10 ноября времени прошло всего-то три с половиной месяца, но сейчас и вспоминать смешно, как я волновался, в первый раз выступая на этой сцене. Надо будет зайти, кстати, сегодня к Сенчиной, засвидетельствовать свое почтение… и давно пора уже написать для нее пару новых песен. Отдать ей, например, ее же «День рождения» и еще что-нибудь из пугачихиного репертуара, скажем «Паромщика». И пусть девушка поет — мне ж не жалко! Потом еще и к Олимпиаде ей что-нибудь ей подкину…
В дверь гримерки стучат, и мы с Лехой вопросительно смотрим на вошедшего. Это один из ассистентов Пуси. Пришел узнать, нет ли у меня желания посмотреть подобранную ими кинохронику. Желания нет, мне откровенно лень тащиться в аппаратную. Тем более, мнению Марии Боруховны я доверяю безоговорочно. О чем и сообщаю ее ассистенту. Гордый моим доверием парень уходит. Нет, ну оно мне надо — еще и чужих сотрудников контролировать? Это вообще не моя работа. Через пару минут снова стук в дверь. На пороге…Лещенко собственной персоной.
— Приветствую, товарищи! Как праздничное настроение?!
Поднимаюсь навстречу Льву и уважительно жму протянутую руку. Все-таки величина!
Приглашаю его присесть. Мамонт тут же находит повод быстро исчезнуть и оставить нас одних — ему вдруг срочно понадобилось проверить, не приехали ли наши девчонки. Сначала у нас идет треп ни о чем. Потом Лев осторожно сообщает мне, что за кулисами бурлят слухи один хлеще другого. Все умудрились приехать сегодня пораньше, и теперь собираются в гримерках кучками, чтобы посплетничать, но достоверно про события в МИДе никто так ничего и не знает. Зато почему-то всем уже хорошо известно, что тем вечером там выступали именно мы. Этого я не отрицаю, но на попытку Льва узнать чуть больше, с сожалением развожу руками — со всех очевидцев взята подписка о неразглашении, и нарушить я ее не могу. Лев тут же отступает и заводит разговор о том, с чем собственно ко мне и пришел: