Веверс молчит несколько секунд, которые кажутся мне вечностью.
— Хорошо… — голосом латыша можно заморозить целое море — Подъезжай в Лефортово через два часа.
— Спасибо, Имант Янович!
Я перевожу дыхание и воздеваю руку в победном жесте:
— Ийе-ес!
Девушки бросаются мне на шею, Леха жмет руку, музыканты хлопают в ладоши.
Сначала отправляю Леху забрать заказ из Праги. Потом звоню Розе Афанасьевне и сообщаю ей радостную новость. Мадам докладывает, что с утра была дома у Клаймича и проконтролировала его домработницу. Квартира в идеальном порядке, холодильник забит диетическими продуктами, все готово к возвращению хозяина. Также она сообщает мне, что Григория Давыдовича уже в понедельник ждут в ЦКБ, где ему предстоит пройти полное обследование, после которого назначат курс лечения. Удивленно спрашиваю, как ей удалось так быстро обо все договориться. Оказывается, ей помогла Светлана Владимировна. Святая женщина… Прошу бабулю подъехать к пяти, и рассказать все лично Клаймичу. Роза Афанасьевна с энтузиазмом соглашается. Спрашивает, удобно ли будет взять с собой Ладу? Ну, отчего же нет, если у девочки есть такое желание…?
Пока Леха в отъезде, прошу Альдону сгонять на служебной Волге на рынок. Нужно купить самых свежих фруктов и цветы для Клаймича. Алька берет под козырек. Все постепенно рассасываются по делам, остается одна Вера. Она молча закрывает дверь, поворачивает ключ в замке и медленно раздеваясь, идет ко мне. Сначала на пол летит блузка, потом девушка перешагивает через спавшую юбку, наконец, щелкает застежка белого бюстгальтера. Трусики с нее уже стаскиваю я сам.
…В половине пятого мы с Лехой уже в Лефортово. Часы приема и свиданий давно закончены, и нас просят покинуть территорию изолятора. Единственное послабление — разрешают припарковаться рядом с проходной, и то только после того, как я предъявляю пропуск. Что, ж мы не гордые — можем и на улице постоять. Ожидание затягивается, сверху начинает сыпаться мокрый снег, редкие прохожие оглядываются на экзотический для местных пейзажей «мерседес»…
— А кто тебе звонил, когда мы уже в дверях стояли? — интересуется «мамонт»
— Щелоков
— Лично?
— Да, зовет сегодня вечером поздравить Романова
— Опять перед членами Политбюро песни петь? — морщится Леха
— Не, Григорий Васильевич не особо любит такое… Кстати, пара песен для Сенчиной — я улыбаюсь — У меня припасена
— Да на нее теперь все композиторы Союза будут работать — ухмыляется в ответ «мамонт»
— И я буду в первых рядах!
Смеемся.
— Вить, тут такое дело — «мамонт» мнется — Я заглядывал в гараж, проверял клад.
— И? В чем проблема?
— Смазал шмайссер, тэтэшки — Леха все никак не может приступить к «главному»
— Давай уже, телись!
— Глянул те документы на немецком. Ну что с золотом лежат.
— Ты знаешь немецкий? — я с удивлением посмотрел на Леху
— В школе зубрил. Так вот. Это какие-то расписки. На официальных бланках.
— Денежные расписки?
— В том то и дело, что нет. Я всего не понял, но похоже, какие-то люди давали обязательства работать на СД и Абвер. Еще до начала и во время войны. Большей частью англичане. Есть французские фамилии, пара русских…
— Это любопытно.
У меня в голове начинают крутиться шестеренки. Военнопленные? Предатели? И почему я сам не догадался посмотреть бумаги?
— Сделаем вот как. Ты выпиши мне данные на этих людей. Я попробую выяснить про них.
Забью имена и фамилии в Айфон — глядишь что-нибудь интересно всплывет.
— Хорошо, завтра сделаю.
Я уже подумываю о том, чтобы снова позвонить Веверсу, и выхожу из машины, чтобы поискать ближайший телефон — автомат, как дверь изолятора вдруг открывается, и оттуда во двор выходит Григорий Давыдович…
На несколько секунд у меня перехватывает дыхание… Он выглядит так…потеряно в этой своей одежде, которая на нем теперь словно с чужого плеча, с этим нелепым потертым портфелем в руке, и с непокрытой взъерошенной головой. Подныриваю под шлагбаум и несусь к нему через весь двор. Слышу за спиной окрик охранника. Клаймич видит меня бегущего ему на встречу, и растерянно оглядывается на дверь, из которой только что вышел, похоже он еще не до конца верит в происходящее. Я налетаю на него, как вихрь и крепко прижимаю к груди. Мы молчим… потому что все слова в этот момент лишние… Чувствую, как начинают подрагивать его плечи под моими руками, он давится рыданиями, стараясь не показать мне своей слабости, но какое сейчас это имеет значение… Я и сам готов разрыдаться, как мальчишка…