— Ты успел вчера заглянуть к отцу?
— Нет, понимаешь… то есть успел. Ты же знаешь, я не люблю больницы, — говорит он и поджимает губы. — Не люблю больных. Просто не переношу, когда они лежат и смотрят на тебя. В своих пижамах. С капельницами и пластырями…
— Да, веселого мало.
Он рыгает с удрученным видом и, помахав рукою у рта, подпрыгивает на диване.
Телефон приглушенно звонит, словно из-под одеяла.
Встав, Ингмар тянется, чтобы поставить банку на полку, но промахивается. Банка падает на спинку дивана, а затем разбивается об пол.
Дребезг стекла похож на сухой треск ветки, сломанной об колено. Осколки раскиданы по ковру.
Звонит телефон, Ингмар пробирается по блестящей стеклянной россыпи, идет в свой кабинет и снимает трубку.
Он сидит за столом, глядя на сад в темном окне, на снежные ветви, и рассказывает матери, что в четверг познакомился с Гретой Гарбо. Описывает ее спокойный, надтреснутый голос. Лжет про ее любопытный взгляд, якобы немного напоминающий взгляд матери.
Но мать не перебивает его со смехом.
Наступает молчание.
На линии что-то шумит.
Ветка бьется о жестяной подоконник снаружи.
— Что-то случилось?
— Отцу стало хуже.
Потянувшись за пакетом с крекерами, Ингмар опрокидывает пустую бутылку из-под минералки.
— Хуже? Что значит хуже? — спрашивает он и прибавляет, понизив голос: — Ведь операция прошла удачно. Какого черта ему вдруг может стать хуже?
Дрожащей рукой он отламывает кусочек крекера и кладет в рот.
— Они говорили о каких-то осложнениях, я не знаю, я…
— Что еще за осложнения? Они не сказали? Неужели нельзя было спросить поподробнее? Мы же должны знать, как обстоят дела. Понимаешь, а вдруг ему действительно плохо. Совсем плохо.
— Ингмар, они лишь сказали, что ему стало хуже.
— Ну так позвони и спроси, что они имели в виду.
— Я только что…
— Так позвони еще раз! — кричит он, бросая трубку.
Кэби стучит в дверь и заходит в комнату. Останавливается у него за спиной, отражаясь в окне. Темный силуэт, заполненный еловыми лапами и окруженный желтым светом.
— Я догадалась, что звонила твоя мать, — спокойно произносит она.
Снегопад за окном становится гуще, снежные комья грузно падают вниз.
— Она была в больнице?
Ингмар кивает.
— Ну как он?
— Он поправится, — тихо отвечает Ингмар.
— Но Карин хочет, чтобы ты его навестил? Просит, чтобы…
— Нет.
— Тогда в чем дело?
— Ни в чем, — отвечает он и встает. — А может, я сам не знаю. Я снимаю фильм о тех, кто страдает и умирает.
— Что случилось? — спрашивает она громко.
— Ничего, просто отцу стало хуже.
— Это сказали врачи?
— Да.
— Тогда тебе надо съездить в больницу.
Звонит телефон, лицо Ингмара напрягается, губы бледнеют.
— Это мать, — тихо говорит он.
В полосе света, льющейся из кухонного окна, он видит сороку, с трудом пробирающуюся к черно-зеленому кругу вокруг вишневого деревца. Сорока стучит клювом по земле.
Раздается второй звонок.
— Ты ведь знаешь, что необязательно снимать трубку.
— Я должен только… Вот черт.
— Что такое?
— Наступил на…
— На осколок?
— Не знаю…
Сняв трубку, он прижимает ее к уху и говорит «але».
— Я разговаривала с доктором, — сообщает мать. — Отец подхватил какую-то новую инфекцию, у него высокая температура. Это единственное, что он мне сказал.
— Что значит высокая температура?
— Ты мог бы сам поехать и…
— Я сейчас монтирую фильм.
Кэби снимает с него носок, включает настольную лампу и поднимает его ногу.
— Я сижу у отца каждый день, — говорит мать. — Иногда даже сплю в кресле, а у тебя нет времени, чтобы приехать один-единственный раз.
Кэби пристально рассматривает ногу, слегка нажимает на подошву. Когда она поворачивает лампу, на ее пальцах виднеются капли крови.
— Нет причин беспокоить отца только из-за того, что я волнуюсь.
Кэби осторожно ковыряет ранку ногтем.
— Не надо рассказывать мне о том, что ты волнуешься, — жестко говорит мать. — Если б ты хоть чуть-чуть за него переживал, то был бы уже там.
Кэби встает и кладет что-то на стол перед ним.
— От этого он быстрее не выздоровеет, — отвечает Ингмар, внезапно чувствуя, как дыхание прерывается спазмами.
— Разве можно быть таким черствым?
Ингмар берет в руки маленький осколок стекла и, пытаясь удержать равновесие, опирается о стену, а потом слышит, как его собственный голос шепчет: