Выбрать главу

— Да, это так. Если бы случилось как-то по-другому, то наша встреча просто не состоялась бы.

Кондратьев очень внимательно посмотрел на капитана, потом взял со стола лист бумаги и продолжил:

— Но тут вот какое дело… Политрук Заварухин пишет, что вы приказали расстрелять перед строем двух красноармейцев. Их фамилии Хворов и Мустафин. Это правда или он все-таки вас оговаривает?

…Упомянутый случай произошел на семнадцатый день окружения неподалеку от села Хавроши, когда они пробирались к основным частям. Двигались лишь ночью, опасаясь быть обнаруженными, а днем, спрятавшись в укрытие и выставив караул, отдыхали. Существовал большой риск напороться на минные поля, но, видно, удача была на их стороне, а может, просто поступали крайне осмотрительно, стороной обходя подозрительные места.

Едва ли не каждую ночь приходилось вступать в кратковременные перестрелки, но немцы, увлеченные наступлением по всему фронту, не особенно отвлекались на мелкие группы частей Красной армии, находящихся у них глубоко в тылу.

Рядовые Хворов и Мустафин заступили в караул, когда отряд устроился на длительный привал: следовало осмотреть и перевязать раненых бойцов, отдохнуть, перекусить из скудных запасов и решить, как действовать дальше. Связь с командованием пропала, но штаб округа эвакуировался в Пирятин. Значит, нужно было следовать в этом направлении.

Во время проверки постов выяснилось, что часовые, прихватив с собой несколько гранат и патроны, скрылись в лесу. Организовывать преследование было опасно: решили упрятать следы своего пребывания и незамедлительно двигаться дальше. Еще через два дня на сбежавших бойцов натолкнулась разведгруппа, вышедшая в дозор, — разбив небольшой бивак, дезертиры спали под открытом небом, отложив карабины в сторону. Их тотчас обезоружили, связали и привели в расположение отряда…

— Нет, все было не так… Я их не расстреливал, — глухо произнес Романцев.

— Ах, вот как? — удивился подполковник. — Вы хотите сказать, что политрук Заварухин слукавил?

— Правильнее сказать, у политрука Заварухина проблемы с памятью… Нам было жаль патронов… Я приказал их повесить. А потом, в том месте, где мы находились, шуметь было нельзя.

— А вам известен приказ товарища Сталина о командирах, злоупотребляющих своей властью? Вместо того чтобы заниматься воспитательной работой, использовать метод убеждения, они просто подменяют повседневную разъяснительную беседу откровенными репрессиями, — строгим тоном проговорил Кондратьев. — Вам известно, что в результате самодурства или просто из-за вседозволенности некоторые офицеры перешли через край! — Подняв напечатанные листы, он продолжал: — Вот здесь у меня лежит донесение, что командир полка застрелил сержанта только потому, что тот медленно слезал с машины. Видите ли, чести ему особой не оказал… А этот сержант был геройский парень! Раньше времени из госпиталя выписался после ранения в руку, чтобы в свою часть попасть! Рука у него не зажила как следует, поэтому он и не смог быстро сойти с кузова. Да вот, на свою беду, натолкнулся на такого офицера-самодура! Полковника, конечно, судил трибунал, наказали по всей строгости, но сержанта очень жаль… А вот другой случай, — вытащил Кондратьев из кипы бумаг еще одно донесение. — Полковой комиссар избил красноармейца только потому, что тот закурил в его присутствии. И таких записок с превышением полномочий у меня предостаточно! На каждый такой случай мы реагируем незамедлительно, и виновный получает по заслугам!

Романцев нахмурился. Своей вины он не ощущал, действовал строго по Уставу, а Кондратьев упорно уводил его в спорную зону, где озвученный приказ можно истолковывать двояко.

— А как тогда прикажете относиться к предателям Родины? Мало того что эти двое струсили, так они еще подвергли смертельной опасности своих боевых товарищей, расположившихся на отдых. Если бы мы не заметили вовремя их отсутствие, то немцы могли бы нас взять в плен или просто расстрелять спящими! Такие случаи не единичны, и вы об этом знаете не хуже меня, — выдержал Тимофей взгляд подполковника.