Пока перегоняли скотину на баз, стало темнеть. Евграф был особенно внимателен к Леонтию, все уговаривал провести вечер вместе:
— Хочешь, в театр пойдем. Там сегодня Вертинский выступает. «Думают, у меня только песенки. А я выжидаю, когда эти песенки перевоплотятся в молитвы. Когда я смогу входить в храм и молиться ими моей голубой даме», — во как он о себе в газете пишет!..
Пошли они в ресторан при вокзале. Что же произойдет после совещания в скутовском доме? Когда начнется? Ответы на эти вопросы можно было найти только в людных местах.
Евграф пил разгульно, приглашая к столу встречных и поперечных, затевая ссоры. Леонтий знал это и в то время, как Евграф шумел: «Всех! Всех угощаю!» — спокойно сидел в углу за столиком. Он любил бывать здесь. Отлегала от сердца забота, что пропустишь состав — если шел поезд, здание вокзала ходило ходуном. Леонтий даже дремать мог здесь, уверенный, что в нужный момент проснется.
У двери толпились рабочие-железнодорожники и солдаты. В ресторан их не пускали. Леонтий увидел среди них Афанасия Гаврилова, подошел к нему, спросил:
— Хочешь со мной выпить?
Афанасий отвернулся, как от незнакомого:
— Иди ты…
Леонтий дернул плечами, вернулся к столику.
Впрочем, без компании не обошлось. Вскоре рядом с ними уже сидел помощник начальника станции, а немного позже присоединился и офицер железнодорожной стражи. Пить, правда, они не стали, ограничивались только закуской, но Леонтия это устраивало очень: он не хотел хмелеть. По доносившимся с перрона звукам он понял, что стражники очищают его. Даже офицеров и то просят пройти в вокзал. Это значило, во-первых, что скоро пройдет очень важный поезд и, во-вторых, что на станции он будет стоять. Надо было устраиваться для наблюдений где-то в таком месте, откуда наверняка удалось бы все хорошо рассмотреть, во всем разобраться.
Придумать он ничего не успел. Пришел телеграфист, доложил офицеру-стражнику: поступила телеграмма. Поезд — номер его Леонтий не расслышал — минует станцию без остановки.
Обрадованный офицер вскочил, чтобы идти снимать караулы. Леонтий тоже встал. Поднялся и Евграф:
— Я тебя очень люблю. Давай по рюмашке… И как ее социалисты пьют?..
Но что все-таки делать? Заплатить буфетчику и подремать на диване в одном из кабинетов? Последний раз он уже делал это неделю назад. Повторять слишком часто нельзя. Василий прав. Дело идет не о рывке, не об усилии. Надо устраиваться по-настоящему, в расчете на годы. Столько не пройдет, конечно, но делать надо все основательно. Чтобы запас прочности был.
Он оглядел стол с бутылками, тарелками: его рабочее место! Как он устал! Как все надоело!
В сопровождении двух стражников — в этом выразилась любезность офицера, с которым они только что познакомились, — Леонтий и Евграф прошли к своему складу у бойни. Перепуганный сторож-инвалид лишь после долгих расспросов отодвинул засов и впустил их. Евграф сразу же захрапел, повалившись на лавку, а Леонтий сел у зарешеченного окошка.
Старик сторож, взволнованный неурочным появлением хозяев, что-то бубнил. Леонтий не слышал его слов. Он думал об одном: только бы не уснуть!
В два часа сорок минут показался воинский эшелон. Был он самый обычный: на станции брал воду, уголь, хлеб. В нем оказался один офицерский вагон, шестнадцать с лошадьми, восемь солдатских. Шел он на север, к фронту.
В три пятьдесят — точно в свое время — вдогонку ему показался товаро-пассажирский поезд Ростов — Чертково. Он полз неторопливо, как жирная неопрятная гусеница. Крыши его вагонов, буфера, подножки словно бы лохматились: это теснились на них, висели, сидели верхом люди с мешками, узлами, корзинами.
Простояв на станции положенные полчаса, он двинулся дальше. То, что он следовал по расписанию, говорило: на подходах к городу эшелонов, идущих к фронту, нет — иначе б его задержали, чтобы их пропустить. Можно было не волноваться: за те три часа, что поезд будет тянуться до Зверева, эшелоны если и начнут подходить, то будут задерживаться на станционных путях. Ближайшие два часа Леонтий, следовательно, мог спокойно спать.
Но какой-то же особый поезд ждали! Гнали всех с перрона! Да и телеграмма, полученная офицером-стражником, подтверждала, что этот поезд скоро пройдет.
Он прошел в четыре часа утра. И действительно не остановился. Направлялся он с севера, с фронта. В нем было четыре классных вагона, тринадцать товарных с плотно задвинутыми дверями и темными окошками, шестнадцать платформ с грузом. Один из классных вагонов, судя по ровному свету во всех его окнах, представлял собой салон-вагон. Видимо, члены еще одной комиссии, учрежденной Большим Войсковым Кругом для обнаружения причин неуспехов на фронте, спешили в Новочеркасск, в пути готовя донесения. То, что окна салон-вагона светились в самую глубокую ночь, в сводке надо непременно отметить.