— Ну скорее, скорее, Леонушка…
Наконец они остановились возле высокого длинного сарая. Было это уже за окраиной города, насколько представлял себе Леонтий, на одном из хуторов, заселенных немецкими колонистами, появившимися здесь еще чуть ли не во времена Екатерины Второй.
Настя в изнеможении привалилась к низенькой дверце, вырезанной в широких воротах сарая, и, с улыбкой оглянувшись на Леонтия, несколько раз с перерывами стукнула железным кольцом.
— Кто? — негромко спросили за дверью.
— Это я, — проговорила она.
Щелкнул запор.
В сарае было совершенно темно, еще темней, чем на улице, но по запаху дегтя и кожи Леонтий понял, что они в клуне, куда зажиточный крестьянин ставит на зиму плуги, бороны, брички, вешает сбрую.
Настя уверенно отыскала в темноте каганец и зажгла его. Леонтий увидел в углу на нарах быстро одевавшегося мужчину.
— Та-ак, — сказал кто-то рядом с Леонтием.
Он оглянулся — чье-то искаженное злобой лицо смотрело на него.
— Та-ак, — повторил тот.
Леонтий узнал: Матвей! — и рванулся к нему, свалив каганец:
— Матюшка!
В наступившей темноте он услышал мягкое щелканье проворачиваемого барабана револьвера и торопливо сказал:
— Вы, товарищи, меня не знаете, но я из Красной Армии, я работник агентурной разведки резиденции Сумского направления Южного фронта.
— Ты провокатор! — крикнул Матвей.
— Провокатор среди вас Афанасий Гаврилов, — ответил Леонтий. — И уж от него прошу меня уберечь.
Вспыхнула спичка. Широкоплечий и высокий, несмотря на сутулость, мужчина зажег каганец, поднес к лицу Леонтия. Он узнал машиниста Цукановского рудника Харлампия Чагина. Тот смотрел на него внимательно, даже настороженно, но дружелюбно, и это так взволновало Леонтия, что он вдруг почувствовал, что не может, говорить — горло перехвачено судорогой.
— Поверить? — спросил Харлампий Чагин.
Леонтий кивнул. Он с такой силой сжал зубы, что лицо его одеревенело.
— Поверим, — ответил сам себе Чагин и обнял Леонтия.
И тот тоже обхватил его, прижал к груди, чувствуя, что по-прежнему не может ни слова сказать: начнет говорить и расплачется! Так они стояли несколько мгновений. И когда отпустили друг друга, Леонтий повернулся к Матвею. Тот смотрел на него глуповато-растерянно. Губы его дрожали. «Он же совсем мальчишка еще!» — подумал Леонтий.
— Времени мало, — сказал Харлампий Чагин. — Если делать, то быстро.
Настя ушла предупредить еще кого-то, а они втроем, по очереди неся пудовый ящик с динамитными патронами, побежали — где садами и задворками, а где темными улочками и переулками.
На окраину города, к Сергинской балке, подошли хорошо. Правда, почти одновременно с ними к мосту по дороге подскакало несколько всадников, но пока они совещались с часовыми, по клети шпал все трое поднялись к самым рельсам, осторожно передавая из рук в руки ящик.
Привычное ухо Леонтия уловило гул приближающегося поезда. Охрана тоже стала подниматься на мост.
Разделять заряды времени не было. Харлампий, обняв за плечи Леонтия и Матвея, сказал:
— Идите вниз. Как запалю, чтобы отвлечь, бейте по часовым, а потом уходите балкой. Меня не ждите — я в другую сторону отойду.
Леонтий и Матвей спустились на землю и, когда между клетей моста вспыхнул синеватый острый огонек загоревшегося бикфордова шнура, выстрелили из наганов по темной группе людей на мосту.
Группа тотчас будто пропала: залегла. Затем с моста раздался винтовочный залп, и вдруг, хотя Леонтий и Матвей продолжали стрелять, охрана, больше не отвечая им, поднялась и побежала к тому пролету, под которым был заложен заряд. Выстрелы с другой стороны железнодорожного полотна тотчас ударили по бегущим людям, но те бесстрашно нырнули в темноту переплетения стропил. Матвей и Леонтий стали отходить по дну балки. «Когда же! Они так заряд разбросают!» — подумал наконец Леонтий и остановился. Тусклый глаз паровозного фонаря вылетел из-за поворота и поплыл над мостом. И тут сверкнул огонь и земля дрогнула. Медленно, словно на санках с некрутой горы, стали съезжать в балку товарные вагоны.
И вдруг вспыхнул новый огонь и раскат гигантского взрыва вздыбил и мост, и все остальные вагоны, и, казалось, самую землю.
Расставались у околицы Куриловского хутора. Глядя в сереющую в рассветном полумраке степь, Матвей спросил:
— Ты домой? А я домой не вернусь. Обещали мне в отряд Марапулиса путь указать. Слыхал о таком? Из шахтерских самый геройский. Может, и ты со мной?