На следующий день я явился в отдел кадров Наркомвнудела, где оказалось, что меня три дня тому назад утвердили старшим оперуполномоченным отдела внешнеполитической разведки с присвоением звания капитана государственной безопасности. О своем обещании зачислить меня на работу по исследованию противокоррозийной защиты металла кадровики даже не вспоминали.
Так наступило время оперативной работы в центральном аппарате разведки СССР. Проработав месяца два, мы узнали, что наш преподаватель А. Б. расстрелян, а еще месяц спустя стало известно, что он стал жертвой оговора и клеветы. В тот страшный, 1938 год, безвинно ушли из жизни многие опытные и талантливые разведчики.
Весна и лето 1939 года были для нашей родины тревожными и напряженными.
В начале июля меня вызвал к себе начальник разведки и сказал, чтобы в конце этого месяца я выехал на работу в Польшу в качестве заместителя резидента варшавской резидентуры. Моим постоянным местом работы будет город Львов, консульство СССР. Оформление прошло быстро, и я с женой и сыном выехал в Варшаву.
В дипломатическом паспорте стоял вместо моей фамилии псевдоним — Елисеев. Почти два десятилетия я проработал под этим именем.
Когда прибыл в Варшаву, меня сразу же пригласил к себе посол [1]СССР в Польше Николай Иванович Шаронов. Он сказал, чтобы я воздержался от поездки во Львов, поскольку здесь мне придется некоторое время заниматься срочными делами.
Дел оказалось действительно много. После того, как гитлеровская Германия захватила всю Чехословакию, коммунисты этой страны, среди них было немало евреев, стали нелегально переходить границу в Польшу. Москва согласилась на прием значительной части политических эмигрантов. Шаронов поручил мне организовать нелегальный прием их в Варшаве и отправку в СССР. Эта работа заняла почти весь август, фактически до нападения гитлеровской Германии на Польшу 1 сентября 1939 года.
Немцы стремительно продвигались к Варшаве. Посол Шаронов предложил военному атташе Павлу Семеновичу Рыбалко и мне посетить с ним министра иностранных дел Бека и договориться по всем вопросам, связанным с эвакуацией.
На встрече с Беком посол напомнил ему, что месяца четыре тому назад советское правительство в интересах совместной обороны от нападения гитлеровской Германии предложило польскому правительству передать Советскому Союзу несколько аэродромов для базирования советской военной авиации.
— Каковы же сейчас намерения польского правительства в связи с вероломным нападением немцев и их быстрым продвижением к Варшаве? — спросил Шаронов у Бека.
На вопрос нашего посла он ничего не ответил. Мы увидели перед собой жалкого, трусливого человека. Куда девались его надменность и высокомерие. Перед нами стоял человек, совсем не похожий на прежнего министра — полковника Бека. Затем Шаронов заявил, что он возмущен немецко-фашистской агрессией против Польши, и пожелал успеха польской армии. На это министр Бек ответил, что польские войска не могут противостоять германскому вермахту и вынуждены отступать по всей линии фронта.
Шаронов посочувствовал такому развитию дел. Он сказал, что целью нашего прихода является просьба оказать помощь посольству транспортом для эвакуации советских граждан в СССР.
— Мы просим также польское правительство открыть на польско-советской границе несколько переходных пунктов, — добавил он.
Бек ответил, что даст распоряжение пограничным войскам беспрепятственно пропускать советских граждан по всей линии границы, где имеются сторожевые посты. Что касается вопроса эвакуации из Варшавы советского посольства, то он думает, что в этом нет нужды. Польская армия и ее союзники не допустят, чтобы немцы заняли Варшаву.
В это время как раз прозвучал сигнал воздушной тревоги. Через минут пять немецкие самолеты начали бомбить восточный район Варшавы. При первых взрывах бомб Бек вскочил с места как ужаленный и громким дребезжащим голосом закричал:
— Мы погибли!..
Шаронов заявил на прощанье, что если обстоятельства сложатся так, что Беку и другим деятелям придется уезжать из Польши, то Советский Союз будет готов принять их. На это Бек ничего не ответил.
Когда немцы подошли к Варшаве, Бек бежал в Румынию и там вскоре покончил жизнь самоубийством.
В день посещения Бека из Москвы была получена телеграмма, в которой мне предлагалось ежедневно сообщать о внутриполитическом положении в Польше и особенно в восточных воеводствах.
На следующее утро я выехал во Львов на автомашине, проводя визуальное наблюдение по всей трассе. По дороге много раз останавливался в местах, где на обочинах отдыхали, по виду, крестьяне и горожане.
В результате разговоров с ними удалось составить представление о настроениях и политической атмосфере населения воеводства. Люди, с кем встречался, узнав, что я русский, просили, чтобы русские первыми пришли и заняли их воеводство, не допустив к ним немцев. Немцы, по их разумению, идут к ним помочь панам еще больше грабить простой народ. Это была основная мысль всех поляков и украинцев, с кем удалось поговорить в пути.
Только поздно вечером приехал во Львов. Город сильно пострадал от немецких бомбардировок. Горели привокзальные постройки, железнодорожные вагоны и само здание вокзала. Прилегающий к нему квартал жилых домов, где находилось здание консульства, также пострадал. К счастью, консульство уцелело, выбитыми оказались только стекла окон и дверей. Меня с нетерпением ждали, и особенно секретарь консульства, который рассказал, что его захлестнула волна посетителей с просьбами ввести советские войска в Польшу для совместной борьбы против немцев.
На следующее утро к началу приема посетителей около консульства собралась большая группа — более 300 человек, в большинстве украинцы из восточных польских воеводств. Группу представляло пять человек, среди которых была вдова известного писателя Ивана Франко. Они просили приема у консула. Я принял их. Вдова Ивана Франко оказалась небольшого роста, худая, словно высохшая, с морщинистым лицом. Казалось, что природа пощадила только ее глаза, которые были ясными, с острым взглядом. Ей было около 80 лет.
Она заговорила первой, волнуясь и запинаясь.
— Целью нашего прихода к вам является просьба значительной части украинской интеллигенции спасти их от фашистской армии, которая почти без сопротивления продвигается на восток. Если немцы займут Львовское воеводство, то прогрессивные и демократические люди будут истреблены. Мы просим Советский Союз разрешить переход польско-советской границы всем украинцам, кто пожелает этого.
Я сказал, что советские люди знают Ивана Яковлевича Франко как великого украинского писателя, выдающегося ученого и общественного деятеля и мне приятно встретиться с женой и другом такого человека. О ее желании и желании единомышленников перейти в СССР при приближении ко Львову немцев я немедленно сообщу в Москву, однако не могу сказать, каково будет решение по этому вопросу, но со своей стороны буду просить об этом.
Вдова Ивана Франко не дала мне договорить:
— Если быстрого ответа не последует, можем ли мы перейти границу, когда немцы будут подходить ко Львову?
Я сказал, что у кого чиста совесть перед Советским Союзом, те, конечно, будут приняты и обласканы, а с нечистой совестью сами, наверное, не пойдут. Видимо, мои ответы удовлетворили ее.
Старушка — ей было тяжело подниматься — печально сказала:
— Я получаю от польского правительства крохотную пенсию. Я нищенствую. Все, что у меня было — заложено или продано. Если даже представится возможность бежать от немцев к вам — и на это нет злотых. У меня осталась единственная надежда — просить советское правительство установить мне хотя бы небольшую пенсию.
1
В ряде мест книги редакция решила сохранить авторские формулировки, характерные для более позднего времени. Например, в описываемые времена использовались термины «полпред», те. «полномочный представитель», а не «посол», а вместо «посольство» — «постпредство».